Наказанный развратник - [31]

— Нет, — Сёма покачал головой, не спуская с него внимательного взгляда. — Вот этого не надо. Вреда будет больше, чем пользы.

— Не доверяешь мне? — спросил Саша с нехорошей вкрадчивостью, за которую ему самому тут же стало стыдно.

— Не в этом дело. Просто быть двойным агентом — это не для всех. Это разрушает. И разрушает отнюдь не самых слабых людей. Сильная индивидуальность сильнее и рискует — всегда самому хочется стать игроком, а не послушным орудием и передаточным звеном. Постоянно лгать трудно. Труднее, чем кажется.

— Это правда. Я вот совсем не умею, — Саша вздохнул, но не с сожалением, а с облегчением. — Глупая была идея. Не знаю, что на меня нашло. Ну в общем… вот.

Теперь он рассказал все, добавить было нечего. Наверное, там, в баре, он вел себя неправильно. Наверное, не надо было вообще вступать в разговор. Он ведь ничего не сделал, но одно то, что он сидел там и слушал, спрашивал, уточнял, взвешивал ответы, словно замарало и его тоже. Саша вдруг понял, что до сих пор сидит, вцепившись пальцами в кромку стола так, что ногти побелели. Он заставил себя разжать хватку, вытер влажные ладони о джинсы, отодвинул стакан и положил руки на стол. Здесь, в этой комнате, можно побыть слабым, глупым, растерянным и беззащитным. Его не выгоняют. Он все еще свой.

— Значит, он сделал ставку на тебя, — задумчиво произнес Сёма, словно не замечая Сашиных душевных спазмов. — Очень наивно с его стороны.

— Что именно наивно?

— То, что он выбрал тебя, чтобы привлечь на свою сторону. Посчитал тебя слабым звеном, из-за твоего возраста или неопытности.

— Я и есть слабое звено.

— Нет. Ты выиграл эту битву вчистую.

— А это была битва?

— Конечно. И тяжелая. Возможно, не последняя, но дальше будет не так тяжело.

— Да что там дальше… Мне бы сейчас как-то… оклематься. Понимаешь, то, что он там наговорил про тебя, это чушь. Но про меня-то правда.

— Нет, ровно такая же чушь. Она только притворяется правдой. Он подал ее в такой обертке, перед которой тебе трудно устоять. Ему надо было задеть тебя за живое, и он нашел хороший подход. Но и это не помогло. Вот ты сидишь здесь, и мы разговариваем, перемываем ему косточки, беспокоимся о Верином здоровье… Не на это он рассчитывал. В одном только он прав, хотя вывернул этот факт наизнанку. Ты намного сильнее, чем сам о себе думаешь. Сильнее и одареннее.

— Да где же она, эта сила, про которую вы говорите? В чем мой талант? Ломать и разрушать?!

Саша поймал себя на том, что почти кричит, но это было уже не мертвящее отчаяние, а простая детская обида, понятная, привычная и не страшная.

— Можно и разрушать, — Сёма серьезно кивнул, хотя ему явно хотелось засмеяться, у глаз собрались мелкие морщинки. — С той чертовой машиной неплохо ведь вышло, а? И если вдруг тебе захочется разбить пару-тройку сервизов с помощью голоса, почему нет? Ты свободный человек в свободной стране, а сервизы нынче недороги. Но ты, кажется, используешь этот свой дар иначе. Даже в том случае с пожаром, который тебе привиделся, ты бросился на помощь и хотел сломать забор, чтобы вызволить оттуда человека… Вот это твой талант, твоя суперспособность.

— Ну в некотором смысле… твоя правда. Хорошо, хотя бы на это я гожусь.

Сёма откинулся на спинку стула и прищурился.

— Мне чудится в твоем голосе некое пренебрежение к твоей собственной персоне. Ты ведь не впечатлился его россказнями о том, что тебе с оперой не по пути? Или, может, ты разлюбил вот это все — Моцарта, благородного Дона, простодушного Лепорелло? Огни рампы, дурацкие костюмы, потекший грим? Безумные глаза маэстро, который корчит страшные рожи оркестру, норовящему обогнать тебя на пару тактов? Святослава, который наступает тебе на ноги, и ты материшься вполголоса, забыв, что сегодня на тебе микрофон и каждый твой вдох слышен всему залу?

— Нет, — сказал Саша, — это все я люблю. Даже Святослава, он ведь не нарочно мне тогда на ногу наступил. Только люблю без взаимности. Ничего у меня не получается, и я это лучше всех понимаю. Надо уходить, пока это не поняли и все остальные. Хотя некоторые уже…

— Ну кто они, эти некоторые? — Сёма снова наклонился к нему. — Кто? Великаша тебе что-то такое сказал, когда мы «Дона Карлоса» репетировали? Ну сам понимаешь… Алиса на тебя фыркает на репетициях? Она хотела, чтобы ее муж пел Лепорелло, это не секрет. Не очень-то красиво с ее стороны, ну да что делать, люди слабы и несовершенны. Кто еще? Критики тебя ругали? Так это их работа и кусок хлеба, каждый крутится как может. Да и кого они не ругали!

— Нет. Меня они даже не ругают. Будто меня нет вообще.

— А, ну так все впереди, не переживай! Обругают еще. У них пока другие излюбленные объекты есть, но и до тебя дойдет, не сомневайся.

— Я не хочу, чтобы ругали. Я хочу нравиться.

— Так ты и нравишься. Зрителям — нравишься. Или, может, они тебе где-то свистели и шикали?

— Нет!

— А мне — да. И мне еще повезло, я считаю, что дело было не в Марселе. Там бы и пара селедок могла прилететь из зала. А если бы в Парме…

— То прилетел бы кусок пармезана? — Саша невольно засмеялся. — Так и убить можно!

— Ну что ж, — Сёма картинно развел руками, — профессиональные риски. Ты мне, конечно, сейчас не поверишь и скажешь, что я пристрастен. Ладно, признаю, я пристрастен. Но не веришь мне или Ване — послушай Веру. Ее мнение кое-что значит, из нее клещами похвалу не вытянешь, если она сама не сочтет тебя достойным доброго слова.