Накал страстей - [20]

подавления страсти. Все можно обосновать, заставить выглядеть глупо, используя

рациональную критику. Веру, любовь, надежду, похоть, гнев, печаль, сострадание — все.

И так я проделывала с каждым чувством и эмоцией, которые вводили меня в

заблуждение или не поддавались контролю. Когда Мартин прикасался ко мне, я чувствовала,

что немного теряла контроль, или вернее, что все выходило из под контроля. Я чувствовала

неопределенность, я чувствовала неуверенность, я чувствовала...

Я просто чувствовала.

Я перевернулась на левый бок, вместо того, чтобы смотреть на звезды, теперь я

смотрела в окна, выходящие на пляж.

Страсть и увлечение — все это было неплохо. Так же, как не плох мышьяк, хотя им

можно убить человека. Если страсть — это неплохо, то почему сама идея быть страстной

была столь пугающей?

Вздохнув, я перевернулась в кровати, снова, и взбила подушку. Моя подушка

серьезно действовала мне на нервы. Она не читала мои мысли и не поддерживала мне шею

как надо. Я думала избавиться от своей подушки, но потом решила дать ей второй шанс. В

очередной раз повернувшись, теперь на правую сторону, я зажмурила глаза, желая себе

заснуть.

Я не могла.

Мое тело было чувствительным, это да. Но не поэтому я не могла уснуть. Я

чувствовала беспокойство, раздражение, я чувствовала недовольство, я чувствовала...

Я чувствовала.

47

Накал Страстей

Пенни Рейд

Внезапно сев на кровати, я бросила подушку через всю комнату. Я чувствовала, что

она недостаточно поддерживает мне шею, а я ненавидела это. Со всей страстью я ненавидела

эту подушку.

Мы никогда, никогда, никогда не были бы вместе.

Отбросив в строну одеяло, я выскочила из этого гигантского люкса. Его размеры

подавляли, мне требовалось гораздо меньше. Мне была нужна безопасность. Некоторое

время я бродила по дому, сначала намереваясь наведаться в гости на кухню, потому что

печенье. Но в последнюю минуту я повернула на право, а не налево, и поднялась вверх по

лестнице, а не вниз, и оказалась в комнате с гитарами и роялем.

Я медлила возле двери, уставившись на рояль. Это был Стэйнвей5, и он был

великолепен — черный и гладкий, и изогнутый. Из-за лунного света, проникающего в окна,

он выглядел призрачно и таинственно. Мне хотелось прикоснуться к нему. По какой -то

причине, в тот момент мне казалось это недопустимым.

В этом не было смысла.

"Глупая, это же просто рояль", подумала я. Но отбросила эти мысли, потому что они

были слишком рациональными. Вместо этого, я приняла ощущение волнения. Этот поступок

— придти сюда среди ночи, чтобы прикоснуться и сыграть на рояле, взволновал меня,

поскольку это чувствовалось запретным. Пусть это было бы опасным, хотя на самом деле это

было не так, потому что из-за этого мое сердце билось сильнее, дыхание ускорялось.

Закрыв за собой дверь, я на цыпочках подошла к инструменту. Сев на скамейку, я

вздрогнула, когда она скрипнула под моим весом. Положив пальцы на клавиши из слоновой

кости, я закрыла глаза. Необъяснимо, иррационально, они чувствовались теплыми на ощупь,

мягкими и гладкими.

Потом я начала играть.

Для начала я сыграла несколько композиций по памяти: Шопен, Бетховен, Штраус

— после чего, сымпровизировав, сыграла джазовую версию "Пианиста" Билли Джоэля.

Потом композицию собственного сочинения, медленную и мрачную, у которой не было

начала и конца. Это была бессмыслица, потому что я начала с середины, а каждый знал, что

в песне должно было быть начало и конец.

У моих недостатков был здравый смысл и установленные нормы, что также

ощущалось запретным и опасным. Опасным, потому что это были изменения. Изменени я

5 Всемирно известная компания — производитель фортепиано. Рояли "Steinway&Sons" известны своим мягким

и сочным звучанием, а также достаточно большим сопротивл ением клавиш клавиатуры .

48

Накал Страстей

Пенни Рейд

меня. Я чувствовала, что изменилась, причем коренным образом, когда начала играть все в

басовом ключе.

Это была моя песня.

Ну и что, что у нее не было начала и конца? Ну и что, если это была бессмыслица?

Что с того?

Она была моя, и недостаток рациональности делал ее еще более привлекательной. Я

любила ее. Для меня она была красивой.

— Благоразумный, — сказала я в пустую комнату, не спеша двигая левой рукой над

клавишами. — Практичный, рассудительный, обоснованный, рациональный, реалистичный...

— Каждое слово прерывалось аккордом в си минор.

Шуберт говорил: "Относитесь к си минор как к ключу, выражающему спокойное

принятие судьбы", но я использовала его, как боевой клич. Правая рука присоединилась к

левой, чтобы соединить высокие ноты и басы, сладкая мелодия, как крики и вздохи тоски.

Но потом я поняла, что крики шли не от рояля. От меня. Я плакала. Я по-настоящему

рыдала, громко, неряшливо и сердито. Я отдалась этому, и пьеса стала ускоряться, быстрее,

громче, было хорошо отпустить контроль. Как освобождение. Как открытие чего-то

стоящего, но до этого момента погребенного.