Надгробная речь - [3]

Янко Младенович встретил меня так:

– Я уж и не знаю, брат, зачем они посылают вас ко мне. Ничего я не знаю. Покойник был богатый человек, и все уважали его за заслуги, но за какие именно, этого я не могу вам сказать. Ступайте к господину начальнику…

– Я уже был.

– Сходите к протоиерею.

– И у него был…

– Хорошо, ступайте к председателю совета общины…

– И у него был…

– Ну, в таком случае я не знаю… Заслуги, заслуги. Понятно, были заслуги да еще какие! И нужно бы все это упомянуть в речи, ничего не пропустив, но я не могу передать вам всего этого. Шли бы вы к кому-нибудь другому. Вот, скажем, окружной доктор. Он его лечил, и уж он-то, наверное, все знает.

Я отправился к окружному доктору и застал его во дворе. Он сидел на маленьком трехногом стуле и солил огурцы.

– Вы, господин доктор, кажется, лечили покойного Стоича, которого, как вам известно, оплакивает весь город, – начал я, усаживаясь возле него.

– Да, лечил, но что я мог сделать! Я назначил ему самые легкие кушанья, а он вз" ял да наелся вчера фасоли. Представляете, съел целых три тарелки! Ну что я мог сделать? Вот вы, скажем, здоровый человек, попробуйте-ка сожрать три тарелки фасоли и, уверяю вас, околеете, как всякая скотина. А потом – окружной доктор, окружной доктор! А чем же, скажите на милость, виноват окружной доктор, если умирающий сжирает три тарелки фасоли…

– Бог его простит, – произнес я дрожащим голосом. – Этих трех тарелок хватит ему и на том свете.

– Да, вероятно, – отозвался доктор и опустил последний огурец в банку, которая и без того была уже полна.

После такого впечатляющего предисловия я сообщил доктору цель моего визита. Он начал было барабанить пальцами по колену, но затем сунул мизинец в рот и стал ковырять им в зубах.

– Покойный Стоич, малейший мой, был заслуженный человек, – начал он, наконец, и я сразу же приготовился записывать. – Он был очень богатым человеком и к тому же всеми уважаемым человеком, – продолжал доктор.

– Это у меня уже записано… но собственно о заслугах…

– О заслугах, милейший мой, о заслугах я вам не смогу ничего сказать. И вообще я не знаю, с чего это вам вздумалось прийти именно ко мне, когда в городе есть директор гимназии, человек по своему призванию обязанный дать вам самые точные сведения. Нет, я вам ничем не могу помочь.

Я встал и отправился к директору гимназии. Директор тоже был во дворе и занимался гимнастикой. Залез на самый верх турника и то повисал вниз головой, то кувыркался и, кажется, прости меня боже, гримасничал.

Минут через пять он сошел вниз весь красный и вспотевший. Расстегнув жилет, рубашку и первую пуговицу у брюк, он сел на скамейку и пригласил меня сесть рядом.

– Вы занимаетесь гимнастикой, сударь?

– Нет, господин директор, но я собираюсь говорить надгробную речь.

– А, покойному Стоичу, стоит, стоит! Это редкий человек. Наш город потерял достойного гражданина…

– Вот я и пришел к вам осведомиться о его заслугах, чтоб упомянуть о них в своей речи.

– Я и сам собирался сказать речь, – продолжал директор, вытирая платком шею, – но, если вы хотите меня заменить, тем лучше…

– Прошу вас, скажите мне все, о чем бы вы говорили в своей речи! – И я опять вынул из кармана бумагу и карандаш.

– Стоич был очень богатым человеком…

– Да, да, это я уже давно записал, но заслуги…

– Э, уважаемый, насчет заслуг я сам собирался обратиться к окружному инженеру, он, знаете, страшно любит заниматься общественными делами. Пожалуй, и вам следует сходить к нему. О, этот расскажет вам все до мельчайших подробностей.

И я отправился к окружному инженеру.

* * *

Звонят все четыре колокола. Все лавки закрыты. Похоронная процессия спускается к площади: окружное правление, община во главе со своим советом, духовные лица, представители гимназии, начальной школы, купечества, ремесленников, венки и хоругви. Процессия вот-вот войдет в церковь, а я все еще собираю материал для надгробной речи.

Директор гимназии послал меня к окружному инженеру, окружной инженер к директору банка, директор банка к председателю городской читальни, председатель городской читальни к председателю благотворительного общества, председатель благотворительного общества к председателю певческого общества, председатель певческого общества к старшине купечества, а этот последний послал меня еще к кому-то, и так далее и так далее, а на моей бумажке, которую я готовился заполнить заметками о заслугах покойного Иосифа Стоича, красовалась только одна-единственная фраза: «Покойный Стоич был очень богатым человеком».