Над морем - [4]

Шрифт
Интервал

Шепотом жизни в тонких растительных трубочках,
Пульсируя в плотно спаянных клетках,
Она производит незаметную работу
По разделению пустого пространства
На комнаты для всего, что растет.
Гласные и согласные
Словно ласточки и стрижи,
Горловые, свистящие, с раздвоенными хвостами,
Вьются над колокольней;
Вглядывающийся в микроскоп
Слышит, как безымянные музыканты
Разыгрываются в оркестровой яме
В ожидании дирижера.
Он видит в капле воды черные ветки,
Черепичные крыши,
Цветное стекло соборов,
И на кончиках его пальцев
Растет ощущенье струны
И дерева, согретого на груди.
09.2001

Павел Филонов

Над огромным телом города-ополченца
Развевается красное полотенце,
И сияют с белой больничной койки
Голубые вены Невы и Мойки.
По проспекту едут пустые санки,
Умирает муха в стеклянной банке,
Он лежит во тьме, и ему не спится,
И на нем холщовая плащаница.
Он уже прозрачней слюды и кварца,
С головой младенца, руками старца,
И глядят с блокадного небосклона
Миллионы глаз, голубых, зеленых.
07.2001

II

La muerte

1
ты веселый стрелок
с пестрым перышком за ухом
слишком близко
отсюда сходство с человеком
твои глаза мелкие крапинки
куропатка бросила своих птенцов
и ищет в траве пить пить
жажда верный признак
безошибочно издалека
пепельный крестик на лбу
видимый только тебе
я закрываю лицо руками
а он сияет
сириус охотничья звезда
надо мной дыхание
гончие псы
не подбирают добычи
на твоем поле
2
дайте мне угадать, что она скажет
оставь, не трогай больше —
у тебя теперь руки чернее земли
и что это за ребенок
тетрадки сшитые по годам
корешки путешествий
отметки прививок
оставь, никто не найдет —
за кусочком стекла
присыпанные землей
смотрят в небо
анютины глазки тех лет
цветут золотые шары
воздух светящихся точек
нитей и путей
и все во всем
двигайся вверх или вниз
как ловцы жемчуга
вдохнувшие однажды
тогда сверкающие песчинки
медленно, до самого дна
освещенного вечерним
и это я только очень давно
мама зовет
пора
3
я держу кувшин
с двумя горлышками
из черной глины
в нем немного воды
когда ты попросишь пить
она польется с двух рук
одним рукавом в землю
оглянись назад —
след в след за тобой
ступают тюльпаны
4
…в пчелиной больнице
в одной из бесчисленных сот
я имя свое вспоминал и повсюду
в прозрачных кроватях на воздухе воске
глядели в таблички
царапали школьные доски дощечки
похожие братья и сестры печального улья
и смятой постели накрыли и гладили тихо
мохнатыми черными лапками
лица умерших
в песчанике теплом
я рыл бесконечные норы
в породе пронизанной светом существ
в прожилках где время бежало к виску
стучало сухим кулаком колокольчик овечий
стоянку свою покидая
я видел твои меловые просторы
пустые глазницы чумных городов
их белые простыни слепки
работы твоих мастерских
но помню вот это —
зеленые обручи солнца
и черные точки
   как пчелы
       невидимой тягой
над мятным ручьем
5
не знаю как сказать тебе
что она подросток среди других
травинки, сосновая хвоя
порезы осоки не больно
бескровные линии жизни
как быстро они заживают
увидишь
забыла свой домик из пены
душа-водомерка
разорваны стенки прозрачных
и каждая клеточка знает
счастливое море
6
радио на коротких волнах
маяк пустота и щелчки
акустический свист
коды дельфинов
в разреженном море эфира
а дальше
из прорванной ткани пространства
гипербола звука
в открытую ночь
искривленные, сплющенные
такими она видит нас всегда
смятые алюминиевые банки
крючки диодов, радиолампы
космический хлам
который еще предстоит превратить
в треугольники звезд
7
когда февраль с иссеченным лицом
придет спросить о тебе
я буду уже далеко
на островах зеленого мыса
море детский челнок
четыре простых цвета, из них всё
мой ребенок никогда не спит
душа становится молоком
на руках у людей знающих
как отпустить жизнь
06–07.2004

Памяти Л.

здесь больно
рентгеновский свет проявитель
сотни снимков руки
грудная клетка пара птиц
дочери-погодки
стрелочки жизни
сошедшей с рельс в начале декабря
замерзшее масло в металлических суставах
черный уголь мысль
снежная пыль между рамами
какая непрочная конструкция мама
забота не спасла любовь не спасла
бессонница на что ты еще
сколько часов ночь на ее широте
рельсы вдоль ледовитого океана
вода с трудом ложится на берег
ледяная крошка алмазный резец
снежное солнце в цементе
ядовитый асбест
волокнистые облака прослойка
между нами наверняка
приполярный урал земля
зона долгого хранения
не волнуйся здесь все сберегут
слюдяное оконце папоротники
пыльная крапива глухая яснотка
однодомная у стены
корни в трещинах корни в песок
аллювий северных рек
безразличная к жизни
растительность вечной мерзлоты
09.2004

Винсент

Не входи сюда, Тео,
Комната от межи до межи,
А посевы это мы,
Заржавленная земля,
Бедный виноградник хозяина моего.
Дитя в чужом доме помнит,
Как пела ему — усни, малыш,
Утонувший в бурю,
Запеленутый в зеленое,
Во все зеленое, Тео,
Слышит — усни, сынок,
И новый синдбад поднимает голову на дне,
И смотрит на солнце,
Кружок нераскрашеного холста.
10.2004

Колыбельная Артюру Рембо

Вечность цвета песка
За дюнами море
Я ангел с полотняными крыльями
Что всегда следовал за тобой
По краю земли
На красно-черных улицах
Я развешивал газовые рожки
И жег на углах газеты
Чтобы ты мог уснуть
Я стрелял в тебя
Пулями начиненными гневом
Чтобы ты остался в живых
Я стоял за твоей спиной
В хлеву комнатенке
И ветер бил мне в лицо

Еще от автора Екатерина Юрьевна Завершнева
Высотка

«Высотка» — это настоящий студенческий универсум начала девяностых. В нем есть Москва и Ленгоры, знаменитое высотное здание МГУ, зачеты, экзамены, разговоры на подоконниках, дневники и письма, много музыки, солнца и путешествий налегке. Главные герои «Высотки» интересны и важны себе и друг другу, серьезны и уязвимы так, как бывает только в юности. И все же в романе Екатерины Завершневой главное остается между строк. Это не сюжет, не подробности и даже не характеры, но сам воздух того времени. И, наверное, свобода, о которой так много говорят герои романа, не замечая, что они бессовестно, бесповоротно счастливы, и что этого счастья теперь ничто не сможет отменить…


Сомнамбула

Екатерина Завершнева счастливо соединяет в себе чувство языка, присущее любому настоящему писателю по праву рождения, с проницательностью профессионального психолога. Ее проза не похожа на тот масслит, которым завалены сейчас полки магазинов: здесь читателю нужно уподобиться золотоискателю, берущемуся из-под неподатливой земной коры извлечь на свет божий искрящийся металл. Читать «Сомнамбулу» трудно, но чем больше затрачено усилий, тем сильнее отдача: неленивому читателю эта книга расскажет о нем самом что-то такое, чего он никогда и не подозревал.