Над Черемошем - [61]

Тот выскакивает из подземелья с оружием в руках и встречается лицом к лицу с Дубенком…

Предсмертный крик Трускавца настиг Бундзяка уже в чаще леса. Касьян трижды перекрестился, молясь за упокой души Тараса и за свое спасение.

* * *

Вечер, но долина наполнена рокотом моторов и движущимися огоньками. По свежей борозде идет Ксеня Дзвиняч, а перед нею подымается отвалами и рассыпается вывороченная земля.

— Ксеня, любушка, как же так можно? — окликает ее, подходя, Олена Побережник. — Нам надо за урожай бороться, а разве ночью можно как следует вспахать поле? Хотела я остановить тракториста, а он прогнал меня домой. Так у меня сердце болит, что хоть под трактор ложись.

— А пусть оно у вас не болит, Олена. Трактористы пашут как надо. Гляньте вон на сантиметры! — и Ксеня замерила борозду окладным метром.

— Так и у тебя тоже болело сердце? — спросила Олена, взяв у нее метр.

— Не так, как у вас, а болело, — Ксеня улыбнулась, не замечая Павла Гритчука, который остановил трактор и подошел к ним.

— Тетка Олена, опять следите? — с деланным гневом набросился тракторист на женщину. — У меня тоже есть самолюбие. Ежели мне не верят, я и на другое поле перейду. Почему вы не дома?

— Да разве я дома могла бы полюбоваться вашей работой? Так с вечера славно пашете…

— Что ж любуйтесь хоть до ночи, — великодушно разрешил тракторист. — Только не так часто тыкайте метром в борозду… Эх вы… Да мы ведь сами хотим, чтобы урожай вырастал стеной. Не меньше вас хотим. За сколько вы боретесь? — обратился он к Олене.

— Боролась за двадцать и пять, ну, а как пристал муж с ножом к горлу, взяли еще пять.

— Плохо, плохо муж к вам приставал. Мягкий он, видно, у вас, бесхарактерный.

— Мягкий? Вы еще моего Леся не знаете! — вспыхнула Олена. — У него, видите ли, такой характер, что сразу в бригадиры попал, а чем он через год станет, того и жена не знает!

* * *

Меж гор подымается молодой месяц.

У Черемоша на голубом камне стоят дед Савва и Мариечка. Старик сосредоточенно, с надеждой и недоверием, разглядывает комочек приозерной земли.

— Может, что-нибудь и выйдет, — говорит он. — Может, и выйдет. Все в руце божией.

— А мне кажется — больше в вашей, чем в божией.

— И как у тебя язык поворачивается, говорить такие вещи! Что я, выше бога?

— Для меня, дедушка, выше.

— Мариечка, послушай хоть раз меня, старика: не сей, дитятко, сейчас, в новолуние.

— Да почему?

— А потому, что вся сила уйдет в стебель, а не в зерно. Ты посей при полумесяце, когда он завяжется, как плод. Тогда и зерно завяжется у тебя.

— Ой, дедушка, и скажете же такой пережиток! — девушку трясет от смеха.

— Стало быть, не будешь ждать?

— Не могу. Каждый пропущенный день высосет у меня сто тонн влаги с гектара и кусочек сердца иссушит.

— А у меня, выходит, не сохнет сердце? Я ведь хочу, как лучше. Годы, годы отрывают тебя от меня, откатываешься, как румяное яблоко от старой яблони. Только бы ты, маленькая моя, к счастью прикатилась. — Старик снова посмотрел на комочек земли, на молодой месяц, и выражение глаз его изменилось. — Так не послушаешь деда, не подождешь до полумесяца?

— В новолуние посею.

— Так пусть же и урожай у тебя как месяц растет! — пожелал, выходя из-за деревьев, Микола Сенчук.

— А как месяц растет, Микола Панасович? Расскажите! — с живостью откликнулась Мариечка на знакомые шутливые нотки в голосе председателя; она любила слушать его советы, рассказы о былом и даже сказки.

— А вот послушай, может и пригодится…

Только народился в небе месяц — совсем еще молоденький был — полюбилась ему звездочка. И вот бежит он ранним вечером к портному. «Сшей мне, портной, добротный да просторный костюм!» — «А что ж, это можно, — ответил портной, улыбнулся в усы, — а были они у него прямые, как стрелки, — и охотно снял мерку. — Приходи, молодец, через неделю, будет тебе платье добротное да просторное». Ровно через неделю опускается месяц к портному. «Ну, что, друг, сшил?» А у того от удивления и усы вилками вверх задрались. «Что это тебя, молодец, так разнесло? Или оженился, не дожидаясь костюма?» — «Только собираюсь, — подмигнул месяц. — Ну, показывай костюм, погляжу, можно ли в нем к невесте идти». Посмотрел на работу и опечалился. «Снимай еще раз мерку, придется невесте подождать меня». Что портному оставалось делать? Послушался он месяца и говорит: «Заходи, дружище, еще через неделю».

Проходит еще неделя. Ночью кто-то стучится к портному. Отворил он дверь и опешил, усы и те повисли, как перестоявшиеся колоски: стоит перед ним роскошный круглолицый месяц, широко улыбается, костюма ждет. «Что же мне делать, добрый человек, — взмолился наконец портной, — ежели ты каждую неделю втрое вырастаешь?»

Вот пускай и урожай у тебя так растет, Мариечка… А земля угрелась уже, — и Сенчук присел на корточки на краю поднятой целины.

— Теплая, хоть ребенка сажай, — с любовью проговорила девушка и склонилась над своим полем.

* * *

В низинке среди полей стоят Лесь Побережник и Микола Сенчук. К ним со всех ног бежит с сапкой в руке Олена.

— Ласточкой летит любушка моя. Что-то она защебечет? — говорит Лесь, приложив к глазам почерневшую руку.

— Лесь, у нас в бригаде долгоносик появился, и бригадира нашего нет. Что делать? Добрый день, Микола Панасович! — запыхавшись, скороговоркой сыплет Олена. — Я так работать не могу. Либо переведи меня в свою бригаду, либо скажи, где наш бригадир запропастился.