Всадники. Кровь людская — не водица
Михаил Афанасьевич Стельмах / Юрий Иванович Яновский
В книгу вошли два произведения выдающихся украинских советских писателей Юрия Яновского (1902–1954) и Михайла Стельмаха (1912–1983). Роман «Всадники» посвящен событиям гражданской войны на Украине. В удостоенном Ленинской премии романе «Кровь людская — не водица» отражены сложные жизненные процессы украинской деревни в 20-е годы.
| Жанр: | Советская классическая проза |
| Серия: | Библиотека советского романа |
| Всего страниц: | 131 |
| ISBN: | 5-308-00214-2 |
| Год издания: | 1988 |
| Формат: | Полный |
Всадники. Кровь людская — не водица читать онлайн бесплатно
Перевод с украинского
Ю. Яновский
ВСАДНИКИ
Роман
Двойное кольцо
Лютовали шашки, и кони носились без седоков, и Половцы не узнавали друг друга, а с неба палило солнце, и гиканье бойцов напоминало ярмарку, и пыль вставала, как над стадом; но вот все рассеялись по степи, и Оверко победил. Черный шлык бился у него по плечам. «Рубай, братва, белую кость!»
Пыль оседала. Кто из отряда Андрия сбежал. Кто простирал руки, и ему рубили руки, подымал к небу покрытое пылью и потом лицо, и ему рубили шашкой лицо, валился на землю и грыз землю, захлебываясь в предсмертной тоске, и его рубили по чему попало и топтали конем.
Отряды сшиблись в открытой степи под Компаниевкой. И лазоревыми башнями стояло вокруг небо. Был август тысяча девятьсот девятнадцатого года. Отрядом Добровольческой армии генерала Антона Деникина командовал Половец Андрий. Ватагу конных казаков «головного» атамана Симона Петлюры вел Половец Оверко. Степные пираты сцепились бортами, и кружил их удушливый степной шторм. Стоял август неслыханного тембра.
«Веди сюда!» И подводили статных степняков, и летели с них головы, точно арбузы (а под ногами баштан, и лошади останавливались около арбузов), кто очумело кричал надрывным, неслышным, как во сне, голосом, кто валился, как подрубленный вяз, начисто сдирая кору и роняя листья. «Ищи, куме, броду!»
Взвизгивали клинки, хрустели кости, и вот к Оверку подвели Андрия. «Ахвицер? Тю-тю! Да это ты, брат?» Андрий поднял голову и заложил раненую руку за френч, окровенив одежду. «Да, мазепа проклятый, я!» — «Ну, что? Помогли тебе твои генералы?»
И без того высокий Андрий казался еще выше, Оверко играл черным шлыком, словно девушка косой; братья были рослые, широкоплечие, сероглазые, с хищными, точно клювы, носами. «А жить тебе хочется? — спросил Оверко. — У нашей Дофиновки море играет, старик отец Мусий Половец в бинокль поглядывает, не пошла ли скумбрия; помнишь, ты и бинокль с турецкого фронта привез?»
Андрий расстегнул на груди френч и высоко поднял раненую руку, будто в муке звал на помощь: он останавливал кровь из раненой руки. «Ну и цирк!» — крикнули Оверковы хлопцы; где-то близко, кружась на месте, заржал от боли конь, зной и удушье налегли на степь, а на горизонте высились лазоревые башни полуденного неба.
«Петлюровская падаль, — начал Андрий, — мать Россию галичанам продаешь! Мы их в Карпатах били насмерть, мы не хотим австрийского ярма». Оверко засмеялся, подмигнул казакам, остановил подростка, который выхватил шашку и замахнулся на Андрия. Подросток с досады принялся ковырять острием клинка арбуз, становилось все жарче и жарче, Андрий не опускал руку, кровь стекала в рукав, он стоял перед братом, готовый ко всему. «Что тебе сейчас вспоминается? — допытывался победитель. — Одесса или Очаков?» — «А вспоминается мне, вспоминается батько Половец и его давний завет…» Поглядев на юго-запад, Оверко перебил: «Майстро потянул, — заметил он, — как бы дождя не нагнал…» — «И его давний завет: тому роду не будет переводу, где брат за брата идет в огонь и в воду».
«Ну и цирк!» — грянуло Оверково войско. «Крови из него, как из бугая, это я его так рубанул, ну, уж и ты, вот тебе крест, что я, а как-то наш ему ответит? известно как: гуляй, душа, без тела, а тело без души!» — «Цирк? — переспросил Оверко. — Род наш изрядный, головы не считаны, кроме нас двоих, еще трое роду служат. Род — основа, но перво-наперво — держава, а ежели ты на державу руку поднял — пускай род плачет, тогда брат брата насмерть рубит, вот оно как!»
«Ну и цирк!» — грянули черные шлыки, и вот Андрий белеет, точно полотно на солнце, жарко было в степи лошадям и людям, с юго-запада норовил подняться майстро. «Род, мой род, прости меня, род, что завета не сберег. Род переведется — держава устоит. Навеки аминь».
«Проклинаю тебя моим русским сердцем, именем великой матери России, от Варшавы до Японии, от Белого моря до Черного, проклинаю именем брата и согласием рода, проклинаю и ненавижу в последнюю мою минуту…» — «Да рубите ж его, казаки!» — закричал Оверко, и зашатался Андрий, и заревели победители, и задул с юго-запада майстро, и стояли недвижимо башни степного неба.
А по берегу моря похаживает старый Половец, в бинокль на море поглядывает, ждет волну или ветра, на воде балберы над сетями высматривает, и вспоминается ему сын Андрий. «Славный бинокль привез Андрий». Над морем встал силуэт подпрапорщика русской армии, сверхсрочного служаки за веру, царя и отечество, героя Саракамыша и Эрзерума. А с моря приближалась шаланда, видны были дружные взмахи весел, на волну и с волны, на волну и с волны. Одинокое облако клубилось на западе, над близкой Одессой, и никто не сказал бы, что в нем гремят громы и прячутся молнии, разве что старик Половец да еще, может, тот бывалый рыбак, что торопится к берегу. Шаланда как на ладони. Половец ложится и наблюдает с земли. В шаланде пятеро. Уже можно различить, что это «Ласточка». На корме кто-то без шапки. Три приметы сходятся. Потом последует: «А есть у вас зеленая скумбрия?» — «А вам ночи мало?» Половец закатал обе штанины, вошел в воду, повернул шаланду носом к морю, придержал за корму и потянул ее на себя, люди соскочили, и после условленного диалога из лодки выгрузили тяжелые тюки, а старому Половцу пришли на ум контрабандистские делишки сына Панаса. «Динамит, что ли?» — «Пострашнее динамита!» — засмеялись гости, выволокли шаланду на берег. Товарищ Ивана узнал старика, улыбнулся: «Рыбалишь, гвардия, а твой Иван с беляками бьется?» — «Какая там гвардия, я рыбак». — «Чубенко, объясни ему, что теперь он охотой или неволей — Красная гвардия». Товарищ Ивана взял Мусия за руку: «Деникинцев одурачили, французов объехали, типография здесь, шрифт налицо, пролетария всех стран, объединяйсь!» — и хлопнул по руке старика так, что звон по берегу пошел. Облачко над Одессой пошевеливало краешками крыльев, сорвался ветерок, море почернело. Половец прислушался, как плещутся волны о гальку. «Рокочет, подымается небольшая канитель, баллов на восемь, майстро сорвался откуда-то не с наших гор».
