Над Черемошем - [6]

Шрифт
Интервал

— Что ж вы об этом на собрании не сказали?

— А у меня свой метод воспитания.

— Какой?

— Не всякого человека надо распекать при людях. То же самое можно сказать тихонько, деликатно, среди своих. И, к примеру, Илько, если погладить его по шерстке, лучше сделает, чем ежели ему по волоску вихры выдирать. Я за индивидуальный подход к критике.

— Илька можно и больше пощипать, — бросает Иосип Коровай.

— Замолчи… морганист! — внезапно ввернул ученое словечко Шкурумеляк, и взрыв хохота потряс хату. — Электричество кто провел? Пруды кто завел? А в амбарах не трещат закрома от зерна? А едите вы кукиш с маком или коржи с маком? По правде сказать, на Илька и солнцу глянуть приятно: лицом красавец, грудь в орденах и медалях, да еще партийный. Я на вашем месте на руках бы его носил!..

— Этак у нас, дедушка, рабочих рук убудет, — съехидничал Коровай.

— Языка бы у тебя убыло! Вырос он с лопату.

— Да будет вам! Сцепились! — унимает спорщиков Тимко Шугай. — Мы сюда не ссориться собрались, а расти… — и замолчал, увидев появившихся на пороге Илька и Ганну.

— Продолжаем собрание? — весело спросил Илько.

— Какое там собрание! — отмахнулся, подходя к нему, Пилип Яцков. — Мы пришли сказать, чтобы ты, Илько, не принимал близко к сердцу слова Миколы Сенчука. Разве это критика? Это черт-те что, а не критика…

— По шерстке, Пилип, хочешь погладить? — засмеялся Палийчук. — Нет, Микола правильно распекал меня… Стало быть, поговорим, как исправить недостатки. Все выложим, по совести.

Все облегченно вздохнули, засияли улыбки. Дед Шкурумеляк торжествующе поднял голову и, кинув убийственный взгляд на своего противника, спросил:

— Ну, Иосип, как твое политико-моральное состояние?

* * *

За селом поплыла мгла бескрайных осенних просторов. Ночью они казались красивее, чем днем: не рябило в глазах от пожелтевших межей, убогих полей, которые насели на землю, как беды, нескладно распестрив ее заплатками.

Из-за тучки хлынуло золото лунного света, и густо застроенное покутское село закружилось в привольной пляске. Опершись на кабинку, Микола попыхивал трубкой, вглядывался в изменчивые просторы, думал о них и о своем подгорье, а в крови все не хватало чего-то и словно прохватывало ознобом.

У Гринявки дорога стала круто подниматься. Сенчук попрощался с шофером и вышел на узенькую горную тропу. Над нею сплетались влажные кусты орешника, и во мгле пахло сырой грибницей, пихтовым семенем и лесными орехами.

Внизу пенился и шумел едва различимый Черемош; скупая россыпь звезд, промытая шумливыми струями, неясно обозначала линию реки.

И человек вдруг встрепенулся. Вот о чем исподволь тосковала душа — о певучем шуме Черемоша! Сердце забилось сильнее, и Микола стал весело подыматься на гору, где, как табунщики в ночном, задремали несколько гуцульских хаток. И вдруг они точно проснулись: на окнах вспыхнули отблески луны, а по земле потянулись длинные тени.

Еще с порога Микола услышал ровное дыхание сына, и добрая, смущенная улыбка тронула его суровые, чуть скорбные губы. Не зажигая огня, он подошел к постели, склонился над изголовьем Марка.

Белокурый, высоколобый мальчуган, казалось, даже во сне думал о чем-то. Под глазами у него лежали тени по-девичьи длинных ресниц. Такие же длинные и черные ресницы, такие же прихотливо изогнутые брови были у матери Марка, а все остальное досталось в наследство от отца.

— Счастьице мое! — Микола со вздохом поцеловал ребенка в головку и все не мог наглядеться на свое чудо чернобровое, без которого и человек не человек и мечты бесцветны.

Чего только не желал бы он вложить в своего Марка! Все, чего сам не достиг в жизни (украденную молодость не вернуть!), достигнет Марко, все, что ему только приоткрывалось в замыслах и в сказках, раскроется перед его Марком.

«Счастьице мое!» — сколько необычайного отцовского чувства, надежд вкладывается в эти обычные слова; тот, у кого не было детей, вряд ли поймет это.

Марко повернулся, пошевелил губами и спросонья позвал отца.

А тот замер, чтобы не разбудить сына неосторожным движением. Потом на цыпочках отошел, зажег свет. На столе лежала записка секретаря райкома.

«Микола Панасович, привет!

Опять не застал тебя.

Поднимался на твою поэтическую гору, побывал у жителей вершин, а потом бродили с Марком над Черемошем и вместе пели песенки. Не часто выдается такая благодать. Обрати внимание: у Дмитра Стецюка очень убитый вид, — верно, националисты запугали. А Настечка его молодец. В Жабьем встретил молодого агронома Григория Нестеренка. Он будет у нас работать. Хотел его подвезти — отказывается. «Пройдусь, говорит, пешком: хочу увидать Гуцульщину во всей красе». Ну, думаю, раз речь идет обо всей красе, так машина ног не заменит. Вероятно, завтра прибудет в Гринявку. Захватил тебе «Белую березу», «Виноградарство» и «Справочник садовода», а Макаренка не достал. На собрание приеду.

М. Чернега»

Микола бережно подержал в руках каждую книжку и положил их в большой шкаф, который он в часы досуга смастерил по своему вкусу и украсил строгим гуцульским узором. Это была самая дорогая вещь в хате.

Погасив свет, Микола скоро уснул. Сквозь чуткий сон пробивался шум пенящейся реки и пихт. Ночью Микола несколько раз просыпался, прислушивался, как камни срывались с горы, катились и затихали в Черемоше.


Еще от автора Михаил Афанасьевич Стельмах
Всадники. Кровь людская — не водица

В книгу вошли два произведения выдающихся украинских советских писателей Юрия Яновского (1902–1954) и Михайла Стельмаха (1912–1983). Роман «Всадники» посвящен событиям гражданской войны на Украине. В удостоенном Ленинской премии романе «Кровь людская — не водица» отражены сложные жизненные процессы украинской деревни в 20-е годы.


Четыре брода

В романе «Четыре брода» показана украинская деревня в предвоенные годы, когда шел сложный и трудный процесс перестройки ее на социалистических началах. Потом в жизнь ворвется война, и будет она самым суровым испытанием для всего советского народа. И хотя еще бушует война, но видится ее неминуемый финал — братья-близнецы Гримичи, их отец Лаврин, Данило Бондаренко, Оксана, Сагайдак, весь народ, поднявшийся на священную борьбу с чужеземцами, сломит врагов.


Гуси-лебеди летят

Автобиографическая повесть М. Стельмаха «Гуси-лебеди летят» изображает нелегкое детство мальчика Миши, у которого даже сапог не было, чтобы ходить на улицу. Но это не мешало ему чувствовать радость жизни, замечать красоту природы, быть хорошим и милосердным, уважать крестьянский труд. С большой любовью вспоминает писатель своих родных — отца-мать, деда, бабушку. Вспоминает и своих земляков — дядю Себастьяна, девушку Марьяну, девчушку Любу. Именно от них он получил первые уроки человечности, понимание прекрасного, способность к мечте, любовь к юмору и пронес их через всю жизнь.Произведение наполнено лиризмом, местами достигает поэтичного звучания.


Большая родня

Роман-хроника Михаила Стельмаха «Большая родня» повествует о больших социальных преобразованиях в жизни советского народа, о духовном росте советского человека — строителя нового социалистического общества. Роман передает ощущение масштабности событий сложного исторического периода — от завершения гражданской войны и до изгнания фашистских захватчиков с советской земли. Философские раздумья и романтическая окрыленностъ героя, живописные картины быта и пейзажи, написанные с тонким чувством природы, с любовью к родной земле, раскрывают глубокий идейно-художественный замысел писателя.


Чем помочь медведю?

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Правда и кривда

Много десятилетий прошло после Великой Отечественной войны… Но никогда не заживут раны в сердцах и душах участников жестокой битвы за право жить, любить, надеяться и верить, в памяти тех, кто стал наследником Великой Победы. Мы преклоняемся перед мужеством людей, прошедших через то страшное пекло. И мы благодарим тех, кто несет в будущее правдивую память о подвиге наших предков.Закончив 1961 году роман «Большая родня», Михаил Стельмах продолжает разрабатывать тему народа и величия его духа, тему бессмертия народной правды, что побеждает и в войне, и в послевоенной тяжелой жизни.В романе «Правда и кривда» рассказывается о жизни украинского села в последние годы войны и в первое послевоенное лето.Автор показывает также богатырскую устойчивость и выдержку воинов на фоне адских испытаний: «Огонь был таким, что в воздухе снаряды встречались со снарядами, мины с минами, гранаты с гранатами».


Рекомендуем почитать
Мой дом — не крепость

Валентин Григорьевич Кузьмин родился в 1925 году. Детство и юность его прошли в Севастополе. Потом — война: пехотное училище, фронт, госпиталь. Приехав в 1946 году в Кабардино-Балкарию, он остается здесь. «Мой дом — не крепость» — книга об «отцах и детях» нашей эпохи, о жильцах одного дома, связанных общей работой, семейными узами, дружбой, о знакомых и вовсе незнакомых друг другу людях, о взаимоотношениях между ними, подчас нелегких и сложных, о том, что мешает лучше понять близких, соседей, друзей и врагов, самого себя, открыть сердца и двери, в которые так трудно иногда достучаться.


Федькины угодья

Василий Журавлев-Печорский пишет о Севере, о природе, о рыбаках, охотниках — людях, живущих, как принято говорить, в единстве с природой. В настоящую книгу вошли повести «Летят голубаны», «Пути-дороги, Черныш», «Здравствуй, Синегория», «Федькины угодья», «Птицы возвращаются домой». Эта книга о моральных ценностях, о северной земле, ее людях, богатствах природы. Она поможет читателям узнать Север и усвоить черты бережного, совестливого отношения к природе.


Море штормит

В книгу известного журналиста, комсомольского организатора, прошедшего путь редактора молодежной свердловской газеты «На смену!», заместителя главного редактора «Комсомольской правды», инструктора ЦК КПСС, главного редактора журнала «Молодая гвардия», включены документальная повесть и рассказы о духовной преемственности различных поколений нашего общества, — поколений бойцов, о высокой гражданственности нашей молодежи. Книга посвящена 60-летию ВЛКСМ.


Испытание временем

Новая книга Александра Поповского «Испытание временем» открывается романом «Мечтатель», написанным на автобиографическом материале. Вторая и третья часть — «Испытание временем» и «На переломе» — воспоминания о полувековом жизненном и творческом пути писателя. Действие романа «Мечтатель» происходит в далекие, дореволюционные годы. В нем повествуется о жизни еврейского мальчика Шимшона. Отец едва способен прокормить семью. Шимшон проходит горькую школу жизни. Поначалу он заражен сословными и религиозными предрассудками, уверен, что богатство и бедность, радости и горе ниспосланы богом.


Восьминка

Эпизод из жизни северных рыбаков в трудное военное время. Мужиков война выкосила, женщины на работе старятся-убиваются, старухи — возле детей… Каждый человек — на вес золота. Повествование вращается вокруг чая, которого нынешние поколения молодежи, увы, не знают — того неподдельного и драгоценного напитка, витаминного, ароматного, которого было вдосталь в советское время. Рассказано о значении для нас целебного чая, отобранного теперь и замененного неведомыми наборами сухих бурьянов да сорняков. Кто не понимает, что такое беда и нужда, что такое последняя степень напряжения сил для выживания, — прочтите этот рассказ. Рассказ опубликован в журнале «Наш современник» за 1975 год, № 4.


Воскрешение из мертвых

В книгу вошли роман «Воскрешение из мертвых» и повесть «Белые шары, черные шары». Роман посвящен одной из актуальнейших проблем нашего времени — проблеме алкоголизма и борьбе с ним. В центре повести — судьба ученых-биологов. Это повесть о выборе жизненной позиции, о том, как дорого человек платит за бескомпромиссность, отстаивая свое человеческое достоинство.