Над Черемошем - [2]

— Привезли! Вот и я с ребятами приехал посмотреть, как ты тут живешь и орудуешь. Зашумит наш гуцульский лес у вас на электростанции.

— Зашумит и засияет. Еще как засияет! Нигде в наших горах нет такой электростанции.

— Так уж и нет? — смеется Сенчук, зная характер друга. — Еще не выстроил, а хвастаешься.

— Да ведь есть чем! Вот пойди — увидишь!

Навстречу мчится маленький Василько, сын Палийчука.

— Здравствуйте! — кланяется он плотовщикам — и кричит отцу: — В котловане вода взбесилась. Как ударит из-под земли, как забушует! Весь котлован затопило. Люди не знают, что и делать.

Гуцулы, переглянувшись, побежали к рукаву Черемоша. Первым встретил их лысый, морщинистый дед Шкурумеляк.

— Илько, электричество твое вырвалось из-под земли, кипит, клокочет, а светить не хочет, — смеется старик.

Возле котлована сгрудились люди. Небольшой насос надрывно захлебывается, не в состоянии справиться со студеной силой подземных ключей. Палийчук для чего-то коснулся рукой насоса, покачал головой и с разбега спрыгнул в котлован.

— Илько, ордена почернеют! — забеспокоилась Ганна, жена Палийчука.

— Еще лучше заблестят! — ответил он, быстро выливая ведром воду.

— Иван! — Василь Букачук глянул на друга, и оба вслед за Сенчуком бросились в котлован.

— Ох, и пробирает стужа, до самых косточек, — морщится в воде рослый Тымиш Шугай.

Сверху над гуцулами нависает лысина Шкурумеляка.

— Вижу это электричество, вижу, как его ведрами таскают! — хохочет старик. — Ей-богу, напиться им можно, а засветит оно тогда, когда на моей лысине завьются молодецкие кудри.

Палийчук как бы невзначай плеснул на Шкурумеляка водой из ведра, тот отскочил от котлована, обиженно вытащил из кармана размокшую газету.

— Испортил мне все чтение. Тоже… культура!

— А настроение портить — это культура? — смеется Шугай.

— Настроение денег не стоит, — отрезал старик.

— Ганна, бегом за водкой! — неутомимо вычерпывая воду, крикнул Палийчук.

— Сколько взять?

— Сколько донесешь!

— Для этого электричества, Ганна, и спиртозавода не хватит, — покачивает головой Шкурумеляк. — Не натаскать тебе, Ганна, водки.

— Так помогите, — ласково улыбнулась женщина.

— Помочь? — задумался старик. — Тебе — пожалуй. Я и на выборах за тебя, а не за Илька голосовал. Вот он и обливает меня водой…

Вечером, при свете фонарей, у котлована, уже обшитого просмоленными бревнами, гуцулы выпивают по чарке.

— Через две недели, Микола, будет у нас электричество. Ровно через две недели. Приезжай тогда, — хвастается Палийчук другу.

— Приеду, Илько. Осмотрю все твое хозяйство.

— Хозяйство у нас и впрямь справное, — замечает Шкурумеляк, подходя. — Трудодни так и звенят. Только на что же их в это электричество загонять? Ты, Илько, сердись не сердись, а я правду говорю! — и он воинственно задирает вверх клинышек своей бороды.

— Илько, не слушай моего старика: это он с пьяных глаз плетет, — вставляет Шкурумелячиха, дергая мужа за рукав.

— Поглядим, чей верх будет, — старик презрительно косится на жену и направляется к другой группе строителей, чтобы и там кинуть едкое словцо…

В работе и спорах незаметно бежали дни. Больше спорили старики, не веря, что из выдумки Палийчука что-нибудь получится. Однако и они часто наведывались на рукав Черемоша.

Дед Шкурумеляк несколько дней не ходил на электростанцию, но однажды, поругавшись со старухой, решил сорвать злость на ком-нибудь из строителей. Язык у старика был остер, об этом знало все село, и деда не задирали. Надвинув шапку на уши, разгладив пальцами непослушную бороду, которая имела привычку нацеливаться на его противников, старик воинственно засеменил к Черемошу, наперед смакуя, как он будет поговорками да насмешками колоть колхозников и начальство.

Вечерело, с лугов возвращался скот, а на месте стада уже паслись низкие туманы. И вдруг перед самой улицей Шкурумеляк растерянно замер. На столбах вдоль села радугой зажглись лампочки; в окнах вспыхнул свет, маленькая электростанция засияла красочным венком. И эти веселые огоньки смыли со старика весь воинственный пыл. Встревоженно обернувшись, он побежал домой, с грохотом отворил дверь. На шестке подслеповато мерцает плошка, перед почерневшими иконами едва теплится лампада.

— Старуха, почему же это у нас не как у людей — света нет?

— А ты разве не знаешь? — съехидничала жена. — Таким, как ты, насмешникам да придирам не провели электричество, да еще впридачу люди вас маловерами окрестили. Слыхал такое паскудное слово?

— Что ж, выходит и пошутить с Палийчуком нельзя? Не доросли еще у нас молодые до настоящей шутки. — Старик нахмурился и, поведя бородой в сторону хаты Палийчука, заторопился в контору, раздумывая, как бы покультурнее поговорить с председателем.

В правлении колхоза Палийчук, окруженный толпой возбужденных от радости колхозников, говорил по телефону.

— Леспромхоз? Кто говорит? Нельзя ли вызвать из сельсовета Миколу Сенчука? Прошу. Очень прошу. — Лукаво подмигнув, Палийчук вытянулся по-военному и четко заговорил: — Товарищ командир, слышите меня? Докладывает бывший огневик вашего орудия… Есть уже у нас огонь, то есть электричество. Когда приедете в гости? Завтра вечерам? Вот и хорошо. А послезавтра у меня собрание. Как себя чувствует дед Шкурумеляк?.. Говорят, все время жену ругает, что не позаботилась электричество провести. Выходит, она во всем виновата.