Над бурей поднятый маяк - [46]

У Кита перехватило дыхание, словно на его открытом горле оказался и мигом замкнулся лязгающий железный ошейник — из тех, что так любил использовать Топклифф, чтобы каждого, кто переступал порог этого дома, низводить до рвущихся с привязи зверей. Он клялся себе, что совладает со гневом. Он пытался удержаться, но в глазах уже наступила непроницаемая египетская тьма. Он сомкнул веки, набирая в легкие воздуха и трепетом ноздрей ощущая чужую боль, как свою…

А разомкнув, уже держал Поули за шею, колотил его затылком о пол и бешено орал прямиком в его побагровевшее от натуги лицо:

— Не смей! Не смей! Тронешь его еще раз, мразь, и я сверну тебе челюсть набок так, что ты до конца дней будешь жрать одну жидкую кашу, приготовленную твоими ненаглядными дочурками!

Его оттащили под обе руки.

Кажется, ему тоже досталась пара тумаков. Побои могли посыпаться, как град, пока он цедил вдохи и выдохи сквозь оскаленные зубы, и из-под растрепанных волос жрал остекленевшими глазами приподнявшегося на локте Уилла.

Но этого не случилось.

Топклифф хлопнул в ладони — его странно голые, беззащитные, холеные руки почему-то вызывали омерзение, сродни тому, которое испытывает человек, глядя на выкинутого женщиной, полупрозрачного, теряющего форму, недоношенного ребенка.

Кит рванулся из ослабивших хватку клешней.

К нему. К Уиллу. К его расквашенному носу, посиневшему от расплескавшегося, как чернила, синяка. К его глазам ничего не понимающего ребенка — так легко можно было вообразить и обмануть себя: такие глаза не врут.

К его запаху. К его жизни, пусть и сознательно отсеченной от жизни Кита.

— Дай нам уйти, — торопливо попросил Кит, не поднимая глаз на стоящего над ним Топклиффа, и наскоро набрасывая поднятый с пола дублет на плечи. Занимательная, замечательная перемена мест и ролей — ну и кто теперь на коленях? — Прошу. Так будет лучше. Так я пообещаю тебе, что никто не узнает о нашей с тобой тайне. Пока я буду жив, мне прежде всего не нужно связывать свое имя с такими вещами. Когда же умру — мне будет все равно.

Уилл в его руках крупно вздрагивал — как от плача. Но не плакал.

— Отпустить их, — спокойно, с железным звоном, сказал Топклифф, и выражение его лица сделалось обычным, даже будничным. Ни покаянных слез, ни сладострастного, нетерпеливого трепета перед святыней. Просто бесконечная гадливость на грани презрения — обычная маска, или же нутро, вылезшее наружу.

— Да-да, то, что слышали. Немедленно.

Гадливость, прорезавшаяся в безразличных чертах Топклиффа, стала четче. Стала кричащей.

— Из-за вас, господа, у меня разыгралась жуткая мигрень, — пожаловался он, потирая висок кончиками пальцев, и морщась. — Поэтому — подите прочь из моего дома. С тобой, Марло, мы еще закончим — в более благоприятной обстановке… А тебя, Шекспир, я приглашаю выпить со мной вина, скажем, в понедельник. Ты не можешь отказать мне в столь великий праздник. А если откажешь — какой бы ни была причина… Если на тебя снизойдет лень, присущая вашей актерской братии безблагодатная праздность, или, не надоумь тебя Сатана, — желание скрыться… Тебя мне заменит твой ненаглядный дружок Ричард Бербедж.

Он не проронил больше ни фразы, неспешно, с прямой, слишком прямой спиной, направившись прочь. Отступая в сторону, чтобы позволить Киту вывести потрясенно моргающего Уилла, успевший подняться и даже отряхнуться Роберт Поули сжимал рукоятку ножа.

Кто-то в страхе кричал под окнами:

— Пожар! Пожар, горожане! Горим!

И добрые полторы дюжины глоток отвечали нарастающим шумом:

— Где горим? Напирай! Неси песок, неси, пока не поздно!

* * *

Едва Уилл смог сделать первый вдох, он понял, что умрет в ближайшие часы или дни — сколько выдержит. С того самого момента, когда прислужники Топклиффа втащили его внутрь — он понял, что больше отсюда не выйдет. Уилл был готов умереть — и знал, что это будет долго, мучительно. Он видел, как это происходит, и глупое тело было объято ужасом — до дрожи, с которой он никак не мог совладать, даже зубы начали стучать, а вот разум метался в бесплодных сожалениях.

Что же ты, Кит, ведь это все ради тебя, беги, глупец, беги так быстро, как сможешь!

Уилл хотел кричать, но не мог выдавить из себя ни звука, только втягивал с хрипом втягивал воздух, и все никак не мог вдохнуть.

Беги, Кит, беги скорее, пока никто из этих ужасных кровопийц не опомнился, пока моя жертва еще не напрасна. Что же ты?!

Кит же, напротив, бросился не от него — к нему. И Уилл смотрел на него с ужасом, понимая, что сейчас их схватят — обоих. Кого, на чьих глазах будут убивать, разделывая по кусочку — Топклифф ведь любит подобные развлечения? Кто умрет первым?

Он хотел оттолкнуть Кита, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой. Кит обнимал его, а он только трясся да все хрипел и хрипел, и никак не мог вдохнуть достаточно воздуха.

Все кончено.

Уилл понимал это, но никак не мог смириться, не мог поверить в то, что все закончится — вот так.

И потому не поверил своим ушам.

—. Отпустить их.

Не поверил не он один, потому страшному, одетому в длинную рубаху человеку, с непривычно голыми ногами и руками, пришлось повторить еще раз.

И Уилл понял, что проживает еще несколько дней. И это было — словно глоток воздуха, словно спущенное сверху благословение: целых три дня восхитительной, безумно счастливой жизни. С Китом. Обязательно — с Китом.