Начистоту - [2]
– Простой!
– Сложный! Согласить личное благо с общим! Если сразу – выйдет сумбур… Шумейко хотел согласить – и погиб… Личное счастье… Но лучше замолчим.
Сергеев сердито стал ходить.
– Есть вид личного счастья, – сказала Марья Ивановна, краснея, – которое не может быть согласимо с общим…
Большие глаза Степана Фёдоровича засмеялись, он одобрительно посмотрел на девушку и кивнул ей стриженой головой.
– Есть… конечно, – подтвердил он. – А насчёт того, – обратился он к Сергееву, – так ты не особенно казни меня… Ты знаешь очень хорошо, что вообще я… всякому благородному порыву… хм… как бы тебе это сказать?.. Одним словом, ведь, я считаю тебя другом… и следовательно…
Тут мальчик подал мельхиоровый поднос с чаем, сухарями и графинчиком рома.
– Наконец-то! – радостно крикнул Степан Фёдорович, внезапно обрывая разговор. – Илюша! Чайку… Пуншик… Лей побольше!.. Ты промок… Марья Ивановна!
Мало-помалу собрались гости. Степан Фёдорович каждого встречал в передней и вводил в гостиную, ласково придерживая за талию. Комната оживилась, табачный дым поднимался к потолку. В одном углу играли в карты, в другом беседовали о событиях дня. За Марьей Ивановной ухаживал толстый белоглазый человек, с розовым лицом и рыженькой окладистой бородкой, одетый пёстро и двигавшийся с грацией полной дамы, товарищ прокурора Кромский. Он шутя упрашивал Марью Ивановну выйти за него замуж, а ей это казалось смешным, и она хохотала. Сергеев с ненавистью смотрел на жирную фигуру Кромского, свободно развалившегося на диване. На Кромского мельком взглядывал и суетившийся Степан Фёдорович, и тоже не особенно дружелюбно. Впрочем, он улыбался ему всякий раз, как их глаза встречались.
В кучке гостей, где говорили о текущих событиях, как-то, сам собой, незаметно, разгорелся жестокий спор. Марья Ивановна встала и подошла к спорившим. За ней последовал Кромский. Увидев Сергеева, он обратился к нему.
– О чём шумят витии?
– Не знаю, – сухо отвечал тот.
Кромский вздохнул, как вздыхают толстяки.
– О чём-нибудь глупом, пари держу, – проговорил он.
– Подождите же, дайте мне сказать! – кричал пискливым тенором Тараканов, молодой человек, тонкий и высокий как аист, с волосами, висевшими на узеньком затылке в форме перьев, с длинным носом и крошечным подбородком. – Дайте же мне сказать! Ведь если все будем галдеть, выйдет чепуха. Дайте же мне сказать!
Другой, Поленов, с толстым лицом, курчавый и чёрный, не обращал на него внимания и старался развить свою мысль во что бы ни стало. Но его не слушали. Ещё три человека говорили, постепенно повышая голоса. Сергеев не выдержал и набросился на кого-то.
– Говорю же вам…
– Ерунда!
– Ни одно цивилизованное общество…
– Ерунда!
– О чём спорят? – спросила Марья Ивановна Степана Фёдоровича.
– О вчерашнем… о Шумейко… Законно или незаконно… Пройдите в кабинет, – прибавил он тем же тоном, пользуясь шумом, – и подождите там… Я хочу с вами хоть минуту побыть… Метафизики! Действительность – увы! – не рассуждает. Пожалуйста.
«Огневая девчонка», – аппетитно подумал Кромский, глядя вслед за уходившею Марьею Ивановною.
Спор между тем на минуту упал. Тараканову дали, наконец, говорить. Он запищал, плавно помахивая худенькой ручкой. Но недолго продолжалось его торжество. Сергеев стал прерывать его всё чаще и чаще, и образовался дуэт. Сергеев кричал, что Шумейко был его другом ещё на школьной скамье. Кто смеет порицать Дмитрия Шумейко? Кто порицает Дмитрия Шумейко, тот порицает принцип, которому служил этот человек – служил почище всякого радикального чиновника особых поручений (намёк на Тараканова). При слове «принцип» закипятился Поленов. Надо разобрать, какой принцип! Тогда снова все загалдели, и так громко, что играющие гневно глянули в сторону спорщиков и пожали плечами.
«Скандал!» – подумал Кромский, и удалился к преддиванному столу, медленно и серьёзно пуская дым изо рта.
Степан Фёдорович чрез несколько минут торопливо вошёл.
– Господа! Господа! Пожалуйста, оставьте! Прошу вас… Не развивайте…
Он отвёл Поленова в сторону и посадил возле Кромского.
– Александр Семеныч, плюньте на них, – шепнул он. – Такое ли теперь время!
Поленов не мог сразу успокоиться и сильно желал завязать разговор с Кромским. Но товарищ прокурора молчал и всё курил.
– Не развивайте этой темы! Ради Бога! – молил Степан Фёдорович, обращаясь к Тараканову. – Илюша, пожалуйста, воздержись… Господа, а господа! Сейчас закусывать будем. Дикая коза есть. Господа!
Он сильною рукою взял Тараканова за талию и повёл к дивану.
Спор прекратился. Все помолчали, и скоро пошли разговоры на иные темы. Многими было высказано, что Степан Фёдорович прав, восставая против обсуждения некоторых вопросов. Действительно, легко нажить беду. К тому же, прошлое Степана Фёдоровича у всех на памяти. Ему теперь нужно вести себя осторожно. Кто-то упомянул об актрисе Мотиной. Кромский оживился.
– Да, да, – сказал он. – Сокровище, а не женщина! Икры – во!
Он показал руками, какие у неё икры.
– Скажи, пожалуйста, Степан Фёдорович, – продолжал он, – после ужина… на сцене… а?.. Да? Ой, Степан Фёдорович!
Он погрозил ему пальцем. Степан Фёдорович самодовольно улыбнулся. Но, в сущности, воспоминание об актрисе Мотиной, жирной сорокалетней красавице, было ему противно, особенно теперь, когда он ещё чувствовал на губах трепет свежего поцелуя.
Ясинский Иероним Иеронимович (1850–1931) — русский писатель, журналист, поэт, литературный критик, переводчик, драматург, издатель и мемуарист.
«В углу сырость проступала расплывающимся пятном. Окно лило тусклый свет. У порога двери, с белыми от мороза шляпками гвоздей, натекла лужа грязи. Самовар шумел на столе.Пётр Фёдорович, старший дворник, в синем пиджаке и сапогах с напуском, сидел на кровати и сосредоточенно поглаживал жиденькую бородку, обрамлявшую его розовое лицо.Наташка стояла поодаль. Она тоскливо ждала ответа и судорожно вертела в пальцах кончик косынки…».
«Май начался, но было холодно. В Петербурге странный май. Погода, однако, стояла ясная.В семь часов вечера по Кирочной улице шла молодая девушка.На ней было тёмное платье, подобранное так, что видны были щёгольские ботинки, и синяя кофта с шёлковой бахромой и стеклярусом, а на голове старомодная шляпка с белым пером. Девушка была приезжая…».
«Книга воспоминаний» — это роман моей жизни, случайно растянувшийся на три четверти века и уже в силу одного этого представляющий некоторый социальный и психологический интерес. Я родился в разгар крепостного ужаса. Передо мною прошли картины рабства семейного и общественного. Мне приходилось быть свидетелем постепенных, а под конец и чрезвычайно быстрых перемен в настроениях целых классов. На моих глазах разыгрывалась борьба детей с отцами и отцов с детьми, крестьян с помещиками и помещиков с крестьянами, пролетариата с капиталом, науки с невежеством и с религиозным фанатизмом, видел я и временное торжество тьмы над светом.В «Романе моей жизни» читатель найдет правдиво собранный моею памятью материал для суждения об истории развития личности среднего русского человека, пронесшего через все этапы нашей общественности, быстро сменявшие друг друга, в борьбе и во взаимном отрицании и, однако, друг друга порождавшие, чувство правды и нелицеприятного отношения к действительности, какая бы она ни была.
«Дом, в котором помещалась редакция „Разговора“, стоял во дворе. Вышневолоцкий вошел в редакцию и спросил в передней, где живет редактор „Разговора“ Лаврович.– А они тут не живут, – отвечал мальчик в синей блузе, выбегая из боковой комнаты.– А где же?– А они тут не служат.– Редакция „Разговора“?– Типография господина Шулейкина…».
«Почтовая кибитка поднялась по крутому косогору, влекомая парою больших, старых лошадей. Звенел колокольчик. Красивая женщина лет двадцати семи сидела в кибитке. Она была в сером полотняном ватерпруфе…».
А. И. Эртель (1885–1908) — русский писатель-демократ, просветитель. В его лучшем романе «Гарденины» дана широкая картина жизни России восьмидесятых годов XIX века, показана смена крепостнической общественной формации капиталистическим укладом жизни, ломка нравственно-психологического мира людей переходной эпохи. «Неподражаемое, не встречаемое нигде достоинство этого романа, это удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык. Такого языка не найдешь ни у новых, ни у старых писателей». Лев Толстой, 1908. «„Гарденины“ — один из лучших русских романов, написанных после эпохи великих романистов» Д.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга впервые за долгие годы знакомит широкий круг читателей с изящной и нашумевшей в свое время научно-фантастической мистификацией В. Ф. Одоевского «Зефироты» (1861), а также дополнительными материалами. В сопроводительной статье прослеживается история и отголоски мистификации Одоевского, которая рассматривается в связи с литературным и событийным контекстом эпохи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге представлено весьма актуальное во времена пандемии произведение популярного в народе писателя и корреспондента Пушкина А. А. Орлова (1790/91-1840) «Встреча чумы с холерою, или Внезапное уничтожение замыслов человеческих», впервые увидевшее свет в 1830 г.