Начало всего - [39]

– Мы можем остановиться где-нибудь кофе купить? – спросил Тоби.

Мисс Уэнг дала на это добро, поэтому к возвращению в Школу искусств нам всем уже значительно полегчало.

Учительница, клюя носом, пошла в комнату отдыха тренеров, а мы – в столовую, чтобы оставить у нашего стола вещи и ждать информации по следующему раунду. Девушки отправились в туалет наводить марафет, а Тони побрел в тихий уголок столовой, показав мне следовать за ним.

– Итак, – многозначительно произнес он с такой улыбкой, будто поймал меня с поличным. – Вы теперь вместе?

Я машинально кинул взгляд на наш стол, хотя девушки еще не вернулись из туалета.

– Не знаю, – ответил правдиво. – Возможно.

– Во всяком случае, вы ведете себя именно так.

Он был прав, мы действительно вели себя так. На моем плече, прильнув ко мне, как после секса, всю ночь спала девушка. Девушка, в которую я был влюблен и которую ни разу не целовал. И я не знал, что и думать об этом.

– Если мы вместе, тебя это будет нервировать? – спросил я.

– Ну, бесноваться от ревности я точно не буду, не переживай, – ухмыльнулся Тоби, но увидел, что я совершенно серьезен. – Честно? Я знал, что все к этому идет. Она в тебя влюблена.

– Уверен?

– Нет, я просто хочу, чтобы ты выставил себя дураком и был отвергнут впервые в жизни. Я как тот пресловутый страус, который закопает тебя в грязный песок.

– Вообще-то, страусы сами прячут голову в песок, а не закапывают в него кого-то, – заметил я.

– Я проверял, мой друг, не потерял ли ты разум.

Ответить я ничего не успел, так как дали информацию по третьему раунду и все рванули к дальней стене, чтобы ее прочитать. С трудом протолкавшись вперед, мы нашли в турнирной таблице свои фамилии и заучили номера кабинетов для выступлений, несколько раз пробормотав их себе под нос.

Мы возвращались к столу, когда Кэссиди схватила меня за руку. Ее лицо было предельно серьезным, и она не надела гриффиндорский галстук.

– Дали инфу по третьему раунду, – кивнул я на стену. – Я подожду тебя, чтобы мы могли пойти вместе.

– Эзра, нам надо поговорить. Прямо сейчас.

И я сразу понял: мне вряд ли понравится то, что она скажет. Мы вышли из столовой во внутренний двор. Кэссиди остановилась у мозаичной стены, изображавшей солнечный день на пляже. В школе такое смотрится как издевка. Кэссиди явно нервничала, и это не предвещало ничего хорошего. И она все еще молчала. Меня вдруг охватило неприятное чувство страха.

– Ты можешь сказать мне. Все, что угодно.

Кэссиди убрала распущенные волосы за уши. Со свободно спадающими прядями она почему-то выглядела более юной и уязвимой.

– Ты пойдешь не на свой раунд дебатов, а на мой, – произнесла она. – Я поменяла нас местами.

Чего-чего, а такого я совершенно не ожидал услышать. И нахмурился, не понимая, что происходит.

– Ты соревнуешься за меня, – объяснила Кэссиди. – Судьи видят не наши имена, а числа, поэтому вчера я отправляла тебя на свои раунды, а сама шла на твои.

– Постой-ка, – сказал я, когда до меня наконец дошло, о чем она говорит, – мы что, все это время жульничали?

– Нет! – пылко воскликнула она. – Просто… Я покончила с соревнованиями, Эзра. Ушла из них, а ты меня сюда вернул. Поэтому я нашла выход: если ты выступаешь за меня, то вроде как меня тут и нет.

– Ясно, – протянул я. – Но если я соревнуюсь за тебя, то ты соревнуешься за меня. А это – жульничество.

Кэссиди покачала головой.

– Я проиграла в первом раунде, поэтому никто из нас не дойдет до финала.

– И все равно это аморально. Даже если никто из нас не выиграет. Получается, я должен весь день соревноваться за тебя?

– Получается, что да. – Кэссиди упрямо вздернула подбородок.

А потом вся ее напускная храбрость спала, как шелуха. Сначала поникли плечи, затем наполнились слезами глаза.

– Прости, – прошептала она. – Мне жаль, что ты узнал об этом таким образом. Я не хочу быть здесь, участвовать в турнире. Я думала, ты меня поймешь.

– Возможно, я бы понял тебя лучше, если бы ты рассказала мне, что с тобой происходит. – Говорил это и сам знал, что она мне ничего не расскажет. Во всяком случае, не тут, возле нелепого мозаичного пляжа, в окружении снующих туда-сюда подростков в костюмах, и не тогда, когда алкоголь еще не выветрился из организма.

– Пожалуйста, Эзра.

Я вздохнул, глядя на нее. Лицо Кэссиди было бледным, глаза – влажными.

– Прости, – повторила она шепотом. – Но ни ты, ни я не можем вернуть назад сделанного. Ты вписал меня в турнирный лист. Я поменяла нас местами. Подыграй мне, и мы будем квиты.

– Мне плевать, будем мы квиты или нет, – сказал я. – С тобой что-то происходит.

– Ничего со мной не происходит, – резко ответила Кэссиди. – Помнишь свою первую учебную неделю? Как все пялились на тебя и тебе хотелось только одного – исчезнуть. То же самое я чувствую сейчас здесь. Потому и веду себя так. Я думала, ты меня поймешь. Думала, мы с тобой похожи.

– Так и есть. – Интересно, как у нее это получилось: секунду назад я расстраивался, а теперь уже утешаю ее. – Ты права, прости. Просто… дай мне минуту подумать.

Я никогда не использовал «Клифф-ноутс», не списывал домашнюю работу у друзей, не покупал доклады и рефераты по Интернету. Я был безнадежно порядочным в отношении подобных вещей. Кэссиди поступила плохо, но противники для предварительных раундов выбирались рандомно, и если никто из нас не дойдет до финала, то случившееся не будет иметь никакого значения. Мы не занимаем чье-то место и не пользуемся несправедливым преимуществом, чтобы пробиться вперед. Мы просто заменяем друг друга. Если уж на то пошло, то происходящее можно назвать «порядочным жульничеством». И если Кэссиди вынудила меня жульничать, то пойти на это вынудил ее я.