Начало пути - [3]

О Великий Номан, будь благословенен каждый твой вдох и выдох. Но не мог бы ты перенести свои забавы с молниями на следующую ночь? Не со зла говорю, а просто спрашиваю.

Отъявленный атеист в своем мире, здесь я стал верующим. Здесь нельзя быть неверующим, ибо я видел сам. Однажды один из братьев моего хозяина решил проявить удаль, опрокинув третий за день кувшинчик хорского вина. Сладко крякнув и швырнув пустую тару вверх, он принялся ругать Великого Номана. Наверное, ему в хмельном угаре казалось это смешным, и, уверен, он чувствовал себя очень крутым, но точнехонько после третьего ругательства от этого идиота осталась лишь горка пепла. От нее струился вверх дымок, и не очень приятно несло горелыми волосами. Воистину – бог любит троицу и не любит идиотов.

Не спорю – это могло быть чистым совпадением, но что вы скажете о моем единственном друге в этом мире, о старом маге, для которого, увы, выпить стало дороже свободы и гордости, но который запросто мог попросить у Номана прикурить? Он брал в зубы глиняную трубку, набитую сухими листьями армака, возносил к небесам просьбу – и оттуда, точно в центр чашечки, снисходила малюсенькая молния. Возможно, старик просто шутил, и все это только эффектный магический трюк, но что, если нет?

Кстати, именно за это я и испытывал к нему глубочайшее почтение и даже мистический трепет. А что еще можно испытывать к тому, кто прикуривает у самого главного бога мира, в который тебя угораздило попасть?

Но как бы там ни было – бог это бог, даже если он подносит огонек старому пьющему магистру стихийных ветвей. Вот поэтому и обращался я к Номану уважительно, чтобы он невзначай не бросил следующую молнию прицельно, решив, что я слишком нагл и пришло мое время стать чашечкой глиняной трубки. Но вот мешали все эти вспышки – это да. Что, если какой-нибудь любитель выглядывать сквозь приоткрытые ставни, когда за ними бушует стихия, увидит меня или, что еще хуже, – разглядит во время вспышки лицо? Разве мне это нужно?

Сделав несколько шагов, я замер возле высокой решетки забора. В отличие от остальных, этот особняк был огорожен, благо участок, на котором он стоял, занимал едва ли не полквартала. Вцепился в скользкие мокрые прутья, вскарабкался наверх. Спрыгнул, распластался на траве, словно предчувствуя следующую вспышку, которая не заставила себя ждать, и поднялся, только когда свет вновь убрался прочь, не в силах перебороть ночную тьму. Потом рванул к огромному балкону, где, наверное, члены семьи Рин’Гар любили попить сладкий айкас в теплые летние деньки. Мода на перекрученные колонны была как нельзя кстати.

О Великая Эри, неужели ты обернулась и бросила на меня взгляд? Пусть не покровительственный, пусть всего лишь презрительный, но это все-таки взгляд, а не сверкающая божественная белизна твоих ягодиц.

Я поднял руки и прощупал выступы колонны, спиралью уходящие вверх. Неудобная лестница, конечно, но все же лучше, чем если бы они были просто гладкими. Я согнул в колене правую ногу и, вцепившись руками в набухшую каменную «вену», стал искать носком сапога удобную опору. Витки были округлыми, вдобавок уже мокрыми, и носок два раза соскальзывал. Не такое уж и простое восхождение мне предстоит.

Наконец носок удержался, я распрямил ногу, задрал другую, ища новую опору, до боли в пальцах цепляясь за верхние витки. Еще один рывок, следом третий… Пальцы правой руки намертво вцепились в часть балконного барельефа – прекрасный каменный цветок, похожий на астру с двумя торчащими в стороны листьями по бокам. За лист я и ухватился, радуясь тому, что архитектор этого дома выбрал такой потрясающий барельеф. Несомненно, он очень благородно и, что самое важное, полезно украсил фасад.

Теперь я чувствовал себя уверенней, но мое восхождение все еще не закончено. Я задрал голову. До кромки парапета от уцепившейся в лист руки было не менее полуметра, а от глаз еще дальше. Снова вспыхнула чертова молния, и я на пару секунд прижался к камню, даже через плотную ткань дублеты почувствовав его мертвый холод. Потом резко рванул дальше. Переставив ногу на три витка выше, подтянулся на одной руке, ухватился другою за второй лист, подтянулся уже на двух. Еще рывок, почти прыжок, и вот пальцы левой сжали узкую каемку парапета. Зацепившиеся за кусок барельефа ножны резанули слух скрежетом, и я замер. Второй раз ножны просто звякнули, продолжая раскачиваться по инерции после прыжка, и, торопливо опустив правую руку, я отцепил их. Большой нож мне пока не понадобится, у меня есть второй, поменьше. Лезвие чуть длиннее ладони и едва ли шире двух пальцев, но чтобы достать до сердца или перерезать горло – вполне достаточно. А этот заберу потом, на обратном пути.

Ножны беззвучно упали на траву, и я почувствовал себя намного свободней. Теперь не нужно думать о том, что они могут зацепиться о камень и прогреметь среди ночи, как колокола всех храмов Семи Дорог.

Правая рука взмыла вверх, уцепилась за еще один лист, рывком подтянулся, перехватился ею за парапет, последний рывок, и я пузом повис на каменной кромке. Боль в животе на секунду заставила скривиться, я закинул ногу и перевалился на ту сторону. Уже приземлившись на пол, неловко зацепил плечом небольшой стульчик. Тот, проскрежетав ножками, отъехал от меня сантиметров на десять, но мне повезло. В этот самый момент далекий глухой раскат полностью слился со скрежетом, и он остался слышен только мне.