Начало года - [36]

— Нет. В Атабаеве мне нравится.

Урванцева осеклась и с недоверием посмотрела на Фаину.

— Ах, вот как… Вы знаете, я обычно обращаюсь к Георгию Ильичу, но сегодня он, по-видимому, выехал в командировку. Георгий Ильич мне положительно нравится и как врач, и как человек. У него такие манеры, обращение… Мне кажется, он один из лучших врачей в районе, не правда ли, Фаина Сергеевна?

Фаина на минуту смешалась, сбивчиво согласилась:

— Д-да, он хороший врач…

В ней росло раздражение против этой женщины: кажется, она должна бы знать, что любому врачу бывает крайне неловко, когда при нем так усердно хвалят другого. «Для чего меня вызвали сюда? Она здорова, совершенно здорова, просто наскучило лежать одной. Интересно, Георгий Ильич часто бывает у нее? Она изо всех сил молодится…» Чтобы отогнать неприятные мысли, Фаина принялась рыться в сумке, доставая резиновую трубку. Сухо спросила:

— Температуру не измеряли? Пожалуйста, термометр…

— Что вы, у меня никогда не бывает повышенной температуры! Ах, голова прямо-таки раскалывается, мочи нет… Ощущение такое, будто стянули железным обручем. Невыносимо! Фаина Семеновна, вы должны себе представить, что это такое… Георгий Ильич совершенно безошибочно установил диагноз: у вас, говорит, Мария Васильевна, гипертония. Да, да, он выразился так: «Гипертония, то есть повышенное давление». Ах, Георгий Ильич такой милый человек, с ним всегда приятно поговорить. Это просто счастье, что в Атабаеве живет такой прекрасный специалист. Он вам нравится, Фаина Сергеевна? Право же, он исключительно внимателен, чуток с пациентами… Где-то я читала, что гипертония в настоящее время очень распространена, и в первую очередь — среди людей умственного труда. «Гипертония — болезнь избранных», — сказал Георгий Ильич. Я понимаю, он, конечно, пошутил, и тем не менее, я слышала, гипертония поражает главным образом писателей, артистов… Помните, недавно хоронили известного писателя, ах, не могу вспомнить фамилию… Само собой, об этом в газетах не пишут.

Занятая своим делом, Фаина перестала вслушиваться в слова Урванцевой. Она взяла руку женщины, с трудом отыскала пульс, вяло бившийся под толстым слоем жира. Затем по ее просьбе женщина расстегнула халат, обнажив неправдоподобно белую, пышную, без тени загара, грудь. У Фаины промелькнула неприязненная мысль, что Георгий Ильич, конечно, тоже прикасался руками к этой женщине, а Марья Васильевна при этом делала вид, что стесняется.

Нет, Мария Васильевна Урванцева оказалась совершенно здоровой. Просто-напросто, снедаемая скукой и бездельем, не обремененная семьей и домашними заботами, она нашла себе занятие: придумывала болезни, которых у нее отродясь не бывало. Детей она не нарожала — горестная пожизненная расплата за посещение гинекологического кабинета в пору бездумной молодости; муж получал приличную зарплату, которой на двоих хватало с лихвой; по хозяйству управлялась безропотная Марфа. Оставалось одно — укреплять себя и других в мысли, что она больна и невыносимо страдает. В этом она довольно преуспела: атабаевцы сочувствовали Урванцеву, шутка сказать — у человека жена не встает с постели.

— Фаина Степановна…

— Меня зовут Фаиной Ивановной! — не в силах больше сдерживать глухую неприязнь к этой женщине, резко оборвала Фаина.

— Ах, извините, Фаина Ивановна… от постоянных головных болей у меня такая ужасная память! Теперь вы тоже убедились в правильности диагноза Георгия Ильича?

Ее тон, не допускающий иного мнения, окончательно вывел Фаину из себя.

— Вы о гипертонии? Это заболевание наблюдается не только у артистов и писателей. Оно чаще всего поражает людей тучных, ожиревших! Вам следует больше двигаться, а не… пролеживать матрац!

Глаза у женщины округлились от изумления. По лицу ее пошли крупные пятна, подбородок задрожал, она закричала, задыхаясь от обиды:

— Вы мне… говорите такое? Да как вы смеете! Вы, вас ни на час нельзя оставлять в Атабаеве! Вы это мне… Завтра вас не будет в больнице, и вообще выпроводят из района! Боже мой, да что же это такое… Уходите, немедленно уходите, я не желаю вас больше видеть!..

Фаина дрожащими руками собрала свой инструмент, беспорядочно затолкала в сумку, с пылающим лицом обратилась к Урванцевой:

— Останусь или нет в районе — это не ваше дело! Вы привыкли смотреть на врача, как на собачку, исполняющую ваши капризы! Постыдитесь!..

Не помня себя, выбежала в коридор, в сенцах хлопнула дверью, слыша за собой истерический крик хозяйки дома. Черное страшилище встретило ее осатанелым рычанием, словно учуяв, что этот чужой человек обидел ее добрую хозяйку. Фаина в страхе метнулась к воротам, с бьющимся сердцем бросилась бежать, не узнавая встречных людей.

Тома сидела в своей комнатке, проверяла тетради с классными сочинениями. Между делом она поминутно тянулась к огромной морковке, лежащей близко на столе, с громким хрустом откусывала и снова откладывала. Тома была сердита на Файку: видите ли, ускакала куда-то и даже записочку не оставила. Ну, конечно, потом будет оправдываться, что привезли тяжелобольного, и ей нельзя было не идти в больницу. А на самом деле она там со своим поклонником, с этим хирургом с тонкими, холодными пальцами. Ну, погоди, Файка, вернешься!.. Ну вот, у Пети снова уйма ошибок. Трудно ему: год назад похоронили отца, осталось их у матери шестеро, мал мала меньше. А Петя старательный, только по русскому никак не может подтянуться. Все-таки не родной язык. Во что бы то ни стало надо добиться, чтобы родительский комитет выделил Пете Бикманову денег на пальто и ботинки. А морковка такая сочная. Ну, Файка, держись, устрою тебе веселый вечер!..