Начало года - [34]
Подобные разговоры между больным и врачом возникали уже не первый раз, но Световидов каждый раз делал вид, что мнение Матвеева о Соснове не слишком интересует его. В последние дни Георгий Ильич стал чаще наведываться в изолятор: он сам попросил главного врача, чтобы Матвеева отдали под его наблюдение. «С точки зрения патологии любопытный экземпляр», — сказал он Соснову. Тот поморщился, но с заметным удовольствием согласился с просьбой Георгия Ильича: «Ну что ж, забирайте его себе. У нас все равно не хватает врачей… Да, да, он своеобразный человек, этот ваш больной». Странное дело, Соснов упорно избегает называть Матвеева по имени.
В одно из посещений Георгия Ильича Матвеев пожаловался на кашель, который не дает ему спать по ночам. И добавил, что кашель этот у него застарелый, дома он пользовался стопкой-другой водки перед сном. Георгий Ильич промолчал: Матвеев поступил в больницу «с желудком», водка ему противопоказана… Однако, явившись на другой день в изолятор, он поставил на тумбочку перед Матвеевым пузырек со стеклянной пробочкой.
— Илларион Максимович, я принес вам сонные капли…
Матвеев жадно схватил пузырек, приблизившись к свету, кое-как разобрал надпись на этикетке, затем с разочарованием пробормотал:
— Настойка валерианы… Кха-кха, Георгий Ильич, этой штукенции я за свою жизнь выпил не меньше сороковой бочки. Не в коня корм…
— А вы попробуйте, Илларион Максимович. Ибо сказано: не верь глазам своим.
Опрокинув в себя полстакана разведенного спирта, Илларион Максимович поразительно быстро захмелел. На впалых щеках проступило подобие румянца, зрачки расширились, глаза стали неестественно круглыми.
— Ну, спасибо, Георгий Ильич, уважили вы меня. Спасибо! А сказать по правде, пожил и я в свое время в охотку. Спирт этот у меня не переводился, бутылями доставал… Да что там доставал, — сами приносили, кому Матвеев был нужен! Было время, пожил!.. Силу имел неимоверную…
— Это в каком смысле?
— А в любых смыслах! Понимай как хошь, Георгий Ильич, дорогой ты доктор. Атабаевская округа вся была вот тут. — Матвеев протянул руку с иссохшейся ладонью, скрипнул зубами, медленно сжал в кулак перед самыми глазами хирурга. На запястье обозначились напряженные струны сухожилий, а сама рука вся дрожала в каком-то нетерпении. — Вот где сидело у меня Атабаево! Эхма, были времена… — Вслед за минутной вспышкой возбуждения Матвеев так же быстро сник, отрешенно махнул рукой: — Теперь все, укатали сивку крутые горки. Бывали дни веселые, гулял я молодец, а нынче… угодил в колодец. Да только рано собрался Соснов хоронить меня, Матвеев покуда жив, жив Илларион Матвеев, может случиться, еще пригодится…
Георгий Ильич подождал, пока Матвеев окончательно не успокоится, затем, как бы между прочим, задал давно щекотавший его вопрос.
— Скажите, Илларион Максимович, вы Соснова давно знаете?
— Старые знакомые, как же. Годки мы. А если проверить, то может статься, что и родились в один и тот же месяц. Сызмальства знаю Соснова…
— Выходит, земляки?
— Земляки, земляки, под одним солнышком портянки сушили… Ох-кха, я вижу, Георгий Ильич, человек вы, так сказать, любопытствующий. Ничего-о, это так, к слову… Без пристального интереса к человеку нельзя… В особенности, если с этим человеком работаешь по соседству, знать о нем в подробности не во вред. Интересуетесь насчет Соснова, Алексея Петровича?
— Почему же, нет… Просто так.
— Не хитрите со мной, Георгий Ильич, я ведь все вижу, у меня глаз ох как наточен! Душа не лежит под началом Соснова ходить? Не дает своим ходом пойти, верно я угадал? То-то же, дорогой доктор, у меня все точно расписано, как в аптеке!
Довольный собой, Матвеев тоненько засмеялся, а Георгию Ильичу стало не по себе: Матвеев угадал его давнишнюю, неотступно точащую мысль. Заметив его протестующее движение, Матвеев, не стесняясь, сжал его плечо исхудалыми костистыми пальцами.
— Посиди, доктор. Не смотри на меня, что я теперь вроде малой букашки. Я и поныне могу своего неприятеля ужалить, да пребольно! — Вплотную приблизив заросшее колючей щетиной лицо, жарко засипел в ухо Георгия Ильича: — Помочь хочу тебе. Желаешь? Соснов у меня вот где сидит…
В сенях послышались чьи-то шаги, Георгий Ильич встревоженно отшатнулся от Матвеева, вскочил на ноги. За дощатой перегородкой глухо звякнули полные ведерки — это няня Сергеевна вернулась от колодца. Георгий Ильич предостерегающе помахал указательным пальцем: «Тс-с, об этом после, теперь не время…», а вслух нарочито бодро проговорил:
— Ну что ж, Илларион Максимович, я думаю, через месяц вы будете плясать на свадьбе сына. Вот малость подремонтируем вас, а потом живите еще хоть сто лет!
В ответ Матвеев тоже деланно захрипел, изображая смех:
— Кхр-р, Георгий Ильич, спасибо на добром слове. Утешили старика.
Выйдя на свежий воздух, Световидов несколько раз подряд затянулся полной грудью густым ароматом сосновой смолы, точно курильщик, истосковавшийся по настоящему табаку. Находясь рядом с Матвеевым, Георгий Ильич не переставал ощущать в себе нарастающую тошноту, в другом месте и при других обстоятельствах он не усидел бы с ним и минуты: от Матвеева шел тяжелый запах нечистоплотного, запустившего себя человека. Сам Георгий Ильич при любой погоде по два раза в неделю ходил в коммунальную баню, где, прежде чем занять себе место, помногу раз обдавал кипятком деревянную скамеечку, а затем подстилал специально прихваченную с собой клеенку. А пожилая женщина-кассирша, продававшая входные билеты, по договоренности держала у себя в каморке отдельный тазик для доктора Световидова.
Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.