Начало года - [31]

— Алексей Петрович, если больные безобразничают, неужели я должна молча смотреть на это? — в отчаянии спросила Фаина, вот-вот готовая расплакаться от обиды. — Больной был пьян, от него пахло водкой…

Но Соснов был неумолим:

— Вы должны были следить за порядком. Сегодня больным передают водку, а завтра могут передать черт те что!.. А потом, безотносительно ко всему прочему, врач не имеет права быть грубым с больным человеком. Мы должны лечить не одними лишь медикаментами. Там, где бессильно лекарство, побеждает слово… Если вам это недоступно, немедленно бросайте медицину!

Фаина написала объяснительную записку, но на душе остался неприятный осадок. Она помнила, как привезли того больного: еле сняли с тарантаса, перенесли в корпус втроем. А сколько возилась она с ним, пока человек стал ходить! Вливания, уколы… А потом и уговоры… Она радовалась, как маленькая, когда он на костылях сделал первые шаги, и вот…

Георгий Ильич через кого-то услышал об этом случае и, встретив однажды Фаину, со смешком успокоил:

— О-о, я слышал, вас сильно обидели? Чепуха! Как сказал один классик, все проходит, как с белых яблонь дым… Вам в протянутую ладонь вместо куска хлеба подсунули кусок камня? Опять же чепуха!.. Милая докторша, вы не знаете людей… В древности один философ сказал: «Гомо гоминис люпс эст…», то бишь человек человеку — волк. Эта истина остается в силе и по сей день. Да, да, Фаина Ивановна. Вы помните басню старика Крылова «Волк и Журавль»? Журавль вытащил из горла хищника застрявшую кость, но в благодарность услышал не совсем ласковые слова. Эту басню в школе дети заучивают наизусть. Однако ее неплохо бы помнить и взрослым. Мы с вами, Фаина Ивановна, в положении того журавля…

Фаина тогда подумала, что Георгий Ильич, безусловно, прав: действительно, врачи так стараются, ни с чем не считаются, лишь бы больным было хорошо, а их все равно часто ругают, упрекают, что плохо лечат. Так и говорят некоторые: «Вы не лечите, а калечите!» Конечно, Георгий Ильич прав. Однако, спустя некоторое время, когда горечь незаслуженной обиды успела улечься, Фаина про себя уже не была столь безоговорочно согласна с мнением второго хирурга: «Нет, нет, Георгий Ильич, нельзя так строго судить. Конечно, встречаются люди, готовые за добро отплатить злым словом, но ведь таких не так уж много! Добрых, душевных людей гораздо больше». Тут же ей припомнился недавний случай. В ее отделении долго лежала с двухлетним сынишкой женщина из дальней деревни. У мальчика была дифтерия, он задыхался, метался в лихорадочном жару. Когда наступил кризис, Фаина двое суток не приходила к себе на квартиру, встревоженная Тома прибежала в больницу, сделала большие глаза: «Что с тобой, где пропадаешь?» Мальчика удалось спасти, мать не знала, как благодарить доктора, а Фаине смертельно хотелось спать, спать. И вот надо же: на прошлой неделе та женщина пришла к ним на квартиру, поставила на стол целую кадушечку свежеоткачанного меда. Это, говорит, вам, доктор, за то, что сына мне оставили в живых. Фаина страшно засмущалась, замахала руками, стала втолковывать женщине, что врачи за свою работу получают зарплату, но та стояла на своем. Фаине с большим трудом удалось уговорить ее взять за мед деньги, да и то вполовину базарной цены. Теперь они с Томкой каждый день лакомятся медом, черпают прямо из кадушечки столовой ложкой: ешь, не жалко! А Тома и тут не удержалась, незло посмеялась: «Ну, Файка, теперь на наше счастье хоть бы кто барашка подкинул, запасемся мясом на зиму! А нам, бедным учителям, никто даже сухой корочки не догадается подкинуть…!»

Нет, теперь Фаина не была целиком согласна с Георгием Ильичом, пожалуй, даже решилась бы возразить: не среди волков живем. Непонятно, почему Георгий Ильич так невзлюбил людей. Должно быть, трудно ему с такими мыслями работать в больнице. Живет он один, говорят, никого из родных не осталось, может, оттого он такой? Правда, живет с ним какая-то дальняя родственница, прибирается в квартире, но она не в счет. Неустроенно живет Георгий Ильич, это верно… Должно быть, одиноко ему очень.

А сама Фаина теперь совсем привыкла в Атабаеве, словно всю жизнь здесь провела. На улице с ней здороваются и кланяются совсем незнакомые люди, ей это даже в удивление. А потом припоминает: ну да, эта женщина в прошлом году лежала в ее отделении, помнится, койка ее стояла возле самой печки. Она жаловалась, что ноги постоянно мерзнут, тогда Фаина и распорядилась, чтоб койку ее поставили ближе к печке. Давно это было, а женщина не забыла своего лечащего «фершала».

Нет, люди помнили добро и платили тем же. Конечно, на первых порах Фаине тоже приходилось несладко, но теперь она привыкла, и люди, как видно, считают ее уже совсем своей. Но ведь Георгий Ильич здесь уже давно, неужели он так до сих пор и остается вроде как чужаком?

Первые дни в Атабаеве для Фаины были тягостными: ни с кем пока не успела подружиться, все казалось, что люди вокруг посматривают на нее искоса, будто проверяют: а кто ты такая заявилась к нам? В часы работы еще ничего, можно от всего этого забыться, но дома у себя ей становилось тоскливо до слез. Вначале у нее не было квартиры, с полгода прожила у старой, одинокой женщины. Со старухой не особенно разговоришься, да и ложилась она вместе со своими курами. Запершись в своей комнатушке на крючок, Фаина тайком плакала в подушку, сильно тосковала по матери, брату. Первая ее зима в Атабаеве выдалась снежной, дома стояли заметенные сугробами аж до наличников. По ночам кутерьмили свирепые бураны, утром атабаевцы с удивлением обнаруживали, что ворота занесло вровень с крышей, вылезай как можешь. В такие дни по утрам Фаине чуть ли не первой приходилось по пояс в снегу брести в больницу. Кое-как добравшись до ординаторской, она устало валилась на диван, стаскивала с ног валеночки и горстями вычерпывала набившийся за голенище холодный, похрустывающий снег. Хорошо, что мать догадалась посылкой переслать ей эти валенки, иначе неизвестно, в чем бы она ходила. А вот Лариса Михайловна даже в лютые морозы ходит в резиновых ботиках, придя в больницу, снимает их и в корпусе щеголяет в модельных туфельках. Встретившись где-нибудь ненароком с Фаиной, она нарочно посматривает на ее ноги в неуклюжих валенках, будто хочет сказать: «Что ж ты, миленькая, ходишь в этаких бахилах, а еще врачом называешься!» Только Фаина ничуть не обращает внимания на ее косые взгляды. В валенках тепло и удобно, а глядя на ботики Ларисы Михайловны, атабаевцы, должно быть, посмеиваются между собой: «Гляди, зубниха-щеголиха мчится!».