Начало года - [29]

Взвесив все обстоятельства, он заставил себя успокоиться: «Ни в какой мере. Во-первых, я предупреждал, что с операцией надо подождать. Многое оставалось неясным. Об этом знает Фаина. Неужели она станет отрицать? Кроме того, операцию провел сам Соснов. Правда, это случилось во время моего дежурства, но Соснов сам пожелал провести эту злополучную операцию. Разумеется, он мог поручить это дело мне, но в том-то и дело, что операцию делал не я, а главный врач… В этом суть, я умываю руки…»

Укрепившись в этой мысли, Световидов внутренне приободрился, со спокойной выжидательностью стал наблюдать за главным врачом. Да, теперь он был спокоен за себя. Он не повинен в смерти девочки. Да, вместо Соснова операцию мог провести он, второй хирург Световидов, и кто знает, чем могло это кончиться…

Соснов, сидевший до этого с самым безучастным видом, поднял голову и медленно обвел глазами сидевших в кабинете людей, словно видел их здесь впервые. Заговорил прерывистым, хриплым голосом:

— Сегодня ночью в хирургическом отделении … умерла девочка, — без всякого вступления начал он. — Впрочем, надо полагать, это уже известно всем, об этом не молчат… Случай весьма неприятный, повинны в этом в какой-то мере все мы… Смерть человека — дело не одного…

Соснов замолчал. Было не понять, куда он клонит. В кабинете воцарилось тягостное молчание, люди сидели, потупив глаза. Неожиданно для всех поднялся Световидов, резким движением поправил узелок галстука, заговорил с заметным волнением, но в то же время тщательно выбирая слова.

— Алексей Петрович, нет ничего легче, чем возложить вину за ту или иную ошибку на окружающих. Вы забыли сказать, что в ночь, когда делалась операция, дежурным был я. Товарищи могут удостовериться по графику дежурств. Однако необходимо добавить, что девочку оперировали вы, Алексей Петрович. — Георгий Ильич сделал паузу. Тишина была невыносима. — Я вынужден говорить об этом для того, чтобы у некоторых из вас не создалось ошибочное представление о перипетиях этого неприятного случая… Я был отстранен главным врачом от непосредственного проведения операции и присутствовал лишь в качестве ассистента вместе с врачом Петровой. Вы согласны, Алексей Петрович?

Соснов машинально покивал головой. Георгий Ильич снова для чего-то потревожил и без того аккуратно лежащий галстук и, словно извиняясь перед присутствующими, развел руками:

— Я должен добавить, что с начала этого года из числа всех проведенных в нашей больнице операций три имели… неприятный исход. К счастью, я избавлен от тяжелой необходимости взять эти случаи на свою совесть.

В Атабаевской больнице хирургов двое: Соснов и Световидов. Следовательно, все неудачные операции этого года остаются на совести Соснова. Правда, Георгий Ильич не сказал об этом прямо, не назвал имени главного врача, но все поняли именно так: виновником всех трех неудачных операций Световидов считает старого хирурга.

Напряжение в кабинете достигло предела, казалось, еще минута, и произойдет нечто непоправимое, нехорошее.

Фаина до крови прикусила губу, с тревогой посмотрела на Георгия Ильича, затем на главного врача. Соснов по-прежнему неподвижно сидел за своим столом, правая рука его, лежавшая на виду у всех, чуть заметно подрагивала. Глаза его были прикрыты, было похоже, что он задремал. Пожилые сестры, те, что сидели ближе к двери, о чем-то еле слышно зашептались. Глаша Неверова судорожно вздохнула и приглушенным шепотом, который однако был услышан всеми, проговорила своей соседке:

— Господи, да тех троих и без того еле живыми доставили, никакой профессор не помог бы. Алексей Петрович за трудные операции всегда берется сам…

Георгий Ильич тоже услышал этот шепот. Не поворачивая головы в сторону женщин, он сухо проговорил:

— Должен сказать, что все операции трудные, легких операций, как таковых, в природе не существует. Нашему уважаемому Алексею Петровичу вовсе не обязательно брать на себя все так называемые трудные операции. Тем более в его преклонные годы… Тем более, если у хирурга нет полной уверенности в успешном исходе, он имеет возможность вызвать санитарный самолет. При нашей недостаточной оснащенности инструментарием и аппаратурой это вполне естественно, и вряд ли кто стал бы упрекать нас за это… Не вижу здравого смысла в том, чтобы в наших условиях оперировать полуживых людей. Сложная операция в условиях сельской больницы — это, извините, голая реклама, пища для газетчиков — и только!

Георгий Ильич при последних словах энергично мотнул головой и сел. Старая акушерка Екатерина Алексеевна, сидевшая напротив через стол, удивленно посмотрела на него, с укором сказала:

— Георгий Ильич, что вы сегодня так распалились? По-моему, никто не собирается винить вас за смерть девочки. Напрасно вы так волнуетесь. Всем нам не во вред подумать кое о чем в связи с этим случаем. Не сумели уберечь человека, выходит, где-то что-то упустили в работе. А если начнем указывать пальцами друг на друга, так и вовсе забудем про больных. И коллектива никакого не будет, а только каждый сам за себя…

Георгий Ильич слушал старую акушерку, чуть склонив голову набок, снисходительно кивал. Весь его облик словно говорил: «Вот, вот, теперь началось: коллектив, дружная семья, взаимоподдержка… В сотый, тысячный раз одно и то же. Какие, однако, прописи! И это говорят взрослые люди. Надоело! Господи, как все это мне надоело! Даже на болоте есть какие-то возвышения, кочки, а наш так называемый коллектив безжалостно нивелирует, уравнивает все, что сколько-нибудь выпирает, выдается из него. Будь таким, как все!.. Увольте, уважаемые коллеги, но я хочу оставаться самим собой. У меня есть своя собственная точка зрения на вещи и явления».