Начало года - [30]
Но вслух Георгий Ильич не стал возражать Екатерине Алексеевне. Все ждали, что Соснов как-то выскажет свое отношение к словам Световидова, но он отрешенно молчал. Вид у него был подавленный, казалось, происходящее вокруг никак не задевает его. Он молча кивнул головой, давая понять, что «линейка» окончена, люди могут идти по своим местам.
У выхода Фаину догнал Георгий Ильич, легонько коснувшись рукой ее локтя, доверительно проговорил:
— Фаина, я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, без кривотолков и тому подобное. Вы сами видите, что наш главный врач уже далеко не молод, мне его искренне жаль, но справедливость прежде всего. Поверьте, я не хотел его обидеть, не поймите мои слова превратно…
Фаина осторожно высвободила локоть из пальцев Георгия Ильича, в сильном замешательстве пробормотала:
— Зачем вы об этом… Я все понимаю… Зачем вы так с ним? Извините, мне надо спешить.
Не оглядываясь, она бегом пересекла двор и скрылась в дверях своего отделения. Все еще волнуясь, она надела халат, принялась осматривать больных. Старшая сестра Неверова, передавая ей лекарства, шепотом сообщила:
— Алексей Петрович сколько раз ночами к той девочке приходил, а уходил уж совсем под утро, когда другим на работу пора. Не жалко ему себя нисколько, а ведь больной, с сердцем мучается… А Георгию Ильичу не надо бы с ним так-то. Он хоть и понимающий, а настоящего подхода к людям у него другой раз не хватает… Уж извините вы меня, Фаина Ивановна. Может, что не так сказала, обидитесь за Георгия Ильича…
Фаина Ивановна вся закраснелась, спрятала лицо и отвернулась к окну.
— Н-нет, почему же… Георгий Ильич, сами знаете, никто мне.
Она закончила утренний обход и направилась в ординаторскую. Там она долго стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу.
И снова, каждое утро, боясь опоздать на врачебную «линейку», Фаина спешила в больницу. Однако главный врач словно перестал замечать тех, кто опаздывал на «линейку». Однажды Лариса Михайловна явилась уже к самому концу, а Соснов хоть бы что, будто и не заметил такого нарушения. В другой раз он непременно раскричался бы. Алексей Петрович пуще прежнего стал горбиться, грузно передвигался от корпуса к корпусу, при этом сильно налегая на палку.
После пятиминутки Фаина, не мешкая, спешила в свое отделение, здесь ее встречал знакомый полумрак коридора и привычный запах лекарств, стиранного белья. В ординаторской она аккуратно вешала свое легкое, уже не новое пальто на гвоздик возле самых дверей, доставала из шкафа халат, ненадолго задерживалась перед зеркалом, прилаживая на голову круглую белую шапочку: все-таки не хотелось выглядеть неряхой перед больными, вон как смотрят они на тебя.
Потом к ней приходит дежурная сестра, начинает докладывать, что и как в той или другой палате. Фаина слушает ее рассказ вполуха, сама смотрит в окно. По стеклам прихотливыми струйками стекают капельки дождя, сближаются, сливаются и тут же стремительно скатываются вниз, вниз. Опять пришла осень… Вторая ее осень в Атабаеве, в этой больнице. А сколько их еще впереди? Заметив, что врач ее не слушает, сестра обиженно умолкает. Тогда Фаина, отмахнувшись от своих невеселых дум, зябко поводит плечами, поворачивается лицом к сестре.
— Да, да, хорошо… У мальчика из второй палаты подскочила температура? Ну, давайте посмотрим…
Переходя из палаты в палату, Фаина осматривает своих больных, задает привычные вопросы, в историях болезни делает пометки. Возле выздоравливающего она задерживается недолго: «Вас мы сегодня выпишем. За вами кто-нибудь приедет?» Надо видеть, в какой улыбке расплывается при этих словах лицо больного! «Спасибо, доктор. Загостился я у вас, дальше некуда! Лошадку за мной из колхоза пришлют, не беспокойтесь». С других коек на счастливца смотрят откровенно завистливыми глазами: выписывается человек…
А с другим больным приходится повозиться: взяв того за кисть и посматривая на крохотную секундную стрелку своих часов, она сосредоточенно высчитывает пульс, потом, заложив в уши холодные, неудобные полукружья фонендоскопа, подолгу прослушивает легкие. Странное дело: люди здесь, казалось бы, все больные, у каждого своя боль, и все-таки, кроме боли, каждый приходит со своим характером. Иной лежит смирно, все назначения выполняет, а другой чуть что — и начинает кипятиться, доказывать свои права, выливает микстуру в плевательницу: дескать, хватит пичкать этой гадостью, дайте самое новейшее лекарство, я знаю, оно у вас есть, другим выписываете… Вот и выходит, что к каждому нужен подход, с каждым надо по-хорошему, а иной раз и улыбаться через силу, совсем через «не могу».
Однажды произошел неприятный случай: лежачему больному знакомые каким-то образом ухитрились передать четвертинку водки. Захмелев, дотоле тихий больной начал буянить, принялся беспричинно ругаться, а дежурную сестру донял до слез. Та пожаловалась врачу. Фаина прибежала в палату, сильно накричала на пьяного и пригрозила немедленно выписать. Но дело на этом не кончилось: на другой день тот же человек пожаловался главному врачу, дескать, больных тут всячески оскорбляют, а что касается водки, то ее вообще не было, просто кому-то показалось. Соснов через няню вызвал к себе в кабинет Фаину и попросил написать объяснительную записку.
Русскому читателю хорошо знакомо имя талантливого удмуртского писателя Геннадия Красильникова. В этой книге представлены две повести: «Остаюсь с тобой», «Старый дом» и роман «Олексан Кабышев».Повесть «Остаюсь с тобой» посвящена теме становления юношей и девушек, которые, окончив среднюю школу, решили остаться в родном колхозе. Автор прослеживает, как крепло в них сознание необходимости их труда для Родины, как воспитывались черты гражданственности.Действие романа «Олексан Кабышев» также развертывается в наши дни в удмуртском селе.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.
Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.