Начальник острова Врангеля - [52]

— Хочу мясо нанука. Давай берлогу искать.

— Ты уверен, что найдем?

— Собака скажет. Бери лопату, винчестер. Будем смотреть дом медведя.

Ушаков с любопытством глядит на горы. Покрытые снегом, они кажутся безжизненными. Ни следов, ни звука. Только легкий ветер посвистывает в дуле винчестера да над самой вершиной Дрем-Хеда курится снежная пыль.

— Пошли, — торопит Анакуля. — В берлоге сядем, там отдыхать будешь.

Он идет по снегу, за ним остается цепочка больших вмятин и ровная строчка собачьих следов. Около склона эскимос отпускает собаку. Та быстро несется вверх. Вот она метнулась вправо, потом влево и закрутилась на одном месте. На ней поднялась шерсть. Собака залаяла и лапами начала разгребать снег.

— Сидит нанук, — обрадовался Анакуля.

Они поднимаются к собаке. Ушаков не видит никаких признаков берлоги.

— Копать надо, — говорит эскимос.

— Да где берлога-то?

— Ты не видишь? — удивляется Анакуля. — Вот.

Он показал на небольшой холмик чуть ниже. Холмик и холмик. Может быть, камень под снегом лежит?

— Здесь нанук принялся рыть берлогу. Рыл, рыл, ногами снег толкал назад. Горка получилась.

Он взял лопату и воткнул в склон. Ушаков и Павлов подняли винчестеры. Анакуля делал узкое отверстие, в ширину лопаты.

— Широко копаешь — нануку помогаешь. Прыгнет.

Чем дальше, тем осторожнее копает эскимос.

— Ручка у лопаты стала короткая. Близко к медведю, ручка короче.

Лопата почти совсем уходит в снег. Вдруг Анакуля отскочил от прорытого им узкого колодца. Все услышали, как клацнули по железу лопаты зубы. Донеслось глухое ворчание.

— Сидит. Сердится.

Ушаков глянул в глубокую дыру и увидел темный глаз медведицы. Она возмущенно фыркнула, струйка снега брызнула вверх.

В это время на соседнем склоне залаяла собака.

Анакуля оглянулся. Из провала в снегу выскочила медведица, прыгнула за собакой. Та скатилась по склону, сделала круг и снова помчалась наверх.

— Пошли туда, — загорелся эскимос. — Там лучше.

Павлов и Ушаков не знали, слушаться ли Анакулю. Чем лучше? Тут зверь сидит под толстым слоем снега, он не опасен. Зачем соваться в открытую берлогу? Они хорошо видели, как прыгает медведица. Прыжок — метра четыре в длину.

— Там лучше, — упрямо повторил Анакуля. — Здесь стреляй, потом долго снег копать будешь. Не убил, только ранил, нанук злой. Бросится.

— А из той берлоги не бросится?

— Пусть. Убьем. Копать не надо, тащить не надо.

Они полезли на другой склон. Он был круче, снег плотно слежался, и ноги все время скользили. Анакуля лопатой вырубает ступеньки. Вот и дыра в снегу. Около нее неуютно стоять.

Анакуля сует в берлогу лопату. Оттуда ни звука. Эскимос откалывает несколько кусков снега, кидает в дыру.

Медведица высовывается, рявкает и мгновенно прячется.

— Я буду кидать, вы сразу стреляйте.

Павлов и Ушаков берут винчестеры на изготовку. Анакуля поднимает кусок снега побольше и бросает его глубоко в берлогу. Медведица высунулась из-под снега — грянули два выстрела. Зверь лежал мертвый.

— Хорошо стреляли, — похвалил Анакуля.

Втроем они вытащили медведицу на склон.

— Не копали снег, не лезли туда, — говорит эскимос. — Зачем зря работать?

Он уже орудует ножом. Вдалеке, около нарт, воют и лают от нетерпения псы трех упряжек. Путается между ног собака, которую взяли на охоту. Анакуля успокоил ее увесистым ломтем медвежатины.

Ушаков опустился на колени и полез в берлогу. Двухметровый ход заканчивался круглым помещением. Там можно было стоять только согнувшись. С потолка, покрытого, как и у них в снежной хижине, бугристой корочкой льда, свисали длинные белые шерстины. В берлоге было чисто и гораздо теплей, чем на склоне горы. Ушаков сел на утрамбованный огромным зверем пол.

И в этот момент кто-то схватил его за ногу. Медвежонок! Еще один! Они прятались в темном углу.

Медвежата ворчали и вытягивали черные губы трубочкой — сердились. Ушаков протянул руку. В нее тут же вцепился зубами зверек. Был он маленький, но зубы у него оказались острые. Едва не прокусил рукавицу.

Пришлось схватить медвежонка за шиворот. Тот от страха и возмущения заверещал по-поросячьи. Замелькали в воздухе его лапы. Очень сильные для трехмесячного звереныша. Второй нападал на Ушакова сзади, царапал меховые штаны…

Теперь в экспедиции было два маленьких медведя. Ели они сгущенное молоко, в походе сидели на нартах, а на остановках не отходили от Ушакова. Медвежата с удовольствием сосали его палец.

Так, с двумя медвежатами на нартах, и въехали они в поселок. Точно уложились во время — ровно сорок дней продолжалась их экспедиция. Продовольственные базы помогли быстро пройти весь маршрут.

Медвежат посадили на цепь. «Прилетит Красинский и заберет для московского зоопарка», — решил Ушаков.

Сам он целыми днями не вылезал из-за стола — готовил отчет об исследованиях, чертил карту острова Врангеля. Все это нужно было сделать к приходу парохода или прилету самолета.

А потом, освободившись, Ушаков набросал четкий план североземельской экспедиции. После последнего похода по острову Врангеля этот план был продуман до мелочей. Его он хотел представить на рассмотрение в Академию наук и в правительственную комиссию по изучению Арктики.