Начала любви - [6]
Парижская встреча с Бецким запала в душу, поскольку это довольно случайное знакомство оказалось в сложной связи с теми (даже Христиану избегала поверять) неоформленными до конца мечтами, которые вызывала у принцессы Россия, огромная — как говорили — и несколько дикая страна на юг от Швеции, где-то за Голштинией. Там, говорили, столица в несколько раз больше Штеттина. А россыпей алмазных в лесах — как украшений в берлинской ювелирной лавке. Если не врут, конечно.
И ведь к этому богатству имелись некоторые подходы, сколь бы эфемерными они Христиану-Августу ни казались. Вот, скажем, брат Иоганны[10] — он когда-то был посватан за дочь русского царя Петра, и, хотя умер за считанные дни до собственной свадьбы, при русском дворе иногда вспоминали о несчастном и весьма стеснённом в материальном плане семействе покойного (а ведь, страшно подумать, ведь мог бы великим князем, пожалуй, заделаться). Сколь редким и эпизодическим ни был обмен письмами между принцессой и русским двором, всякая весточка от русских способствовала поддержанию надежд. Каких именно надежд? На что? Иоганна и себе не могла ответить, однако надеялась и ожидала писем с Востока.
Или же вот кузен Иоганны. У него от другой дочери Петра Великого сын родился[11]: может, тут судьба что-нибудь подбросит? Господи, ведь где-то на земле должно же быть везение?1 Или принцессе так и суждено ругаться с мужем да лебезить перед влиятельными родственничками?
Если в чём-нибудь интересы Христиана-Августа и Иоганны-Елизаветы и совпадали, гак разве что в вопросе о наследнике: таковой нужен был до чрезвычайности. Рождение мальчика делало реальным приобретение Ангальт-Цербстского княжества: даже не приобретение, а как бы это поточнее выразиться... Как бы представители более весомых фамилий втайне над Иоганной ни издевались (хорошо издеваться, когда денег некуда девать), но сколь угодно проблематичный Ангальт-Цербстский трон всё-таки будет много лучше наличного mediocrite[12]. А как говорят умные люди, для того, чтобы влезть на дерево, любая ветка пригодится.
5
По настоятельному совету фон Лембке утомлённый нервозным ожиданием Христиан-Август, решив поменять обстановку, отправился в казармы своего 8-го пехотного полка. В сонной полуденной тишине Штеттина и за двадцать шагов от дома он ещё слышал истошные крики жены.
Определённая неловкость возникла несколько раз в гарнизоне: встреченные коллеги-офицеры, увидев Христиана-Августа в новом мундире (так и не переоделся в обычную форму), бросались поздравлять, и всякий раз при такого рода встречах приходилось с виноватой улыбкой пояснять, что при всей его искренней готовности принять дружеские изъявления, пока ещё не пришло время, но всё равно он душевно, душевно, душевно благодарен за участие.
Из дома вестей всё ещё не было. Как бы для того, чтобы ещё более взвинтить принца и накалить и без того нервную атмосферу, часы на главной замковой башне отбивали каждые полчаса. Вот уже и темнеть начало, вот и гарнизонный плац, тщательно подметённый сегодняшними штрафниками, обезлюдел.
Подобно многим провинциальным городам, Штеттин отходил от дел и успокаивался рано. В девятом часу, не выдержав более сумеречного одиночества, Христиан-Август отправился домой, исподволь рассчитывая скоротать в пути минут двадцать, хотя в действительности не скоротал и десяти. Возле страшной двери (руки на коленях, волосы венчиком) сидела незнакомая женщина в монашеской одежде. У фон Лембке был утомлённый и несколько даже виноватый вид.
— Схватки слабые. Мы ничего не можем сделать... — он развёл руками и как бы для поддержки посмотрел на неподвижно сидевшую женщину. Он в очередной раз вытащил из кармана свою золотую луковицу и перепроверил показания стрелок, чуть заметно покачав головой. — Но я думаю, что должна родить.
Подобный оборот для принца оказался новостью. Всего лишь утром речь шла о том, что рождение наследника — вопрос времени, и вот теперь ситуация принципиально изменилась. Не заподозривший каверзы со стороны матери-природы и не смекнувший об опасности позавчера и даже вчера (хотя вполне мог бы, пораскинь он как следует мозгами), Христиан-Август даже не нашёл в себе мужества прояснить, что следует понимать под фразой «должна родить». Скоро должна родить или вообще должна родить? Он почувствовал стыдное бурчание в животе и почти одновременно спазматическое сокращение желудка высоко подбросило изрядную порцию желудочного сока, после чего во рту сделалось так противно, словно принца вырвало. Он проворно схватил со стола графин и перевёрнутую из соображений гигиены донышком вверх фаянсовую чашку, налил, выпил тёплую воду. Желчный привкус во рту никуда не исчез, зато Христиан-Август выдал своё волнение.
Проследив за тем, как дрожащая рука принца ставит чашку на место, и, убедившись в том, что последняя на место возвращена, фон Лембке на незаданный вопрос ответил:
— Это уж как Бог даст.
— Насколько серьёзно? — переспросил Христиан-Август.
— А что у нас не серьёзно? Племянник в прошлом году из Рюгена в Фемарн решил прокатиться, там полдня по воде. Напросился к папаше своего приятеля, поплыли, утонули все до единого. Как изволите отвечать, плавание из Рюгена в Фемарн — это серьёзно или нет? Так и здесь. Всё относительно.
