Набег - [5]

— Дело житейское, — оправдался зоотехник и посерьезнел. — Разговор к вам, к тебе, Николай, и к супруге. Тот гурт, конечно, дохлина, один день до смерти. Но на нем можно хорошо заработать. Скотину ты знаешь, всю жизнь при ней, не мне тебя учить, лучшего скотника колхоза. Ты сможешь его поднять. И дома ты все равно не усидишь. Бери этот гурт на договор. Ныне ли, завтра переважим. Весь привес при сдаче твой. Оплата — по сложившимся ценам. Какие осенью будут, по тем и платим. Корма, какие возьмешь, — с тебя. Остальное — в твой карман.

— Их половина передохнет, — сказал Николай.

— Отбракуй. Вовсе некудовых мы сактируем, спишем. Лишь бы остальных поднятъ.

— Это вы ему новую казню придумали, — враз определила Ленка. — Новый хомут, какой для дураков.

— Всем нам, Елена Матвеевна, в новый хомут лезти, — поскучнев, сказал зоотехник. — Сами видите, слышите. Телевизор галдит и газеты. Указ президента, постановления. Новая метла метет. Куда деваться. А для вас дело предлагаем выгодное. Бычата плохие, но были бы кости, а мясо Николай сумеет наростить. Не впервой. За него и получит.

— Кто-то за него получит, — впрямую залепила Ленка. — Начальнички получат, а дураку — лишь взашей.

— Нет! — твердо сказал зоотехник. — Все как на ладошке! Переважим бычков, подпишем договор, и они в твоей воле: хочешь — в колхозе корма бери, хочешь — на базаре, нас не касается. Сдаточный вес наберут — примем по сложившимся ценам. Какие будут. А управляйтесь сами. Сладишь — один работай. Захочешь — возьми напарника. Зятьев призови, сынов. Апрель, май… — считал зоотехник. — Семь-восемь месяцев впереди. Таких можно быков выкормить — по пять центнер. Не меньше ста тысяч заработаешь.

— Заманивать мастера… — не поверила Ленка. — Набрешете — кобель не перепрянет.

— Пишу расписку, — с ходу предложил зоотехник. — Если Николай при сдаче получает меньше ста тысяч, я доплачиваю из своего кармана. Писать?

— Чего это ты добрый такой? — спросила Ленка.

— Я не добрый, я считать умею. Не выйдет сто тысяч, доплачу. Но… — погрозил он. — Если будет выше, то все, что сверху, отдашь мне. Вторую подпись тоже поставь. Ясно?

Такой поворот Ленке не понравился, она поглядела на мужа вопрошающе.

Николай лишь сидел и вздыхал, слушая зоотехника да жену. Он понимал, что взнуздывают его и хотят запрячь, а потом придется везти. Не хотелось. Наработался он за жизнь. Наломался.

А деньги что… Денег, если припомнить, было и перебыло в руках. Но проку от них? Не денег хотелось — покоя. И потому ответил он зоотехнику прямо:

— Не пойду. Ищите других, помоложе.

И, провожая гостя на волю, к машине, повторил еще раз:

— Не пойду. Лишь из больницы. Не оклемался. Врачи велели полегче тянуть.

Вечерний автобус из райцентра прогудел у амбаров и покатил на Вихляевку. Видно, дорога совсем обсохла.

Николай с Ленкой гостей не ждали, а они уже были рядом, пройдя от автобусной остановки задами, через гумно.

Стукнула дверь, и объявились. Старшая дочь Анна шагнула через порог:

— Хозяева дома? Живые? Здорово дневали!

За спиной ее, возвышаясь над матерью, стоял Артур, без шапки, черные волосы до плеч.

— Здравствуйте, — тихо промолвил он.

Николай поднялся навстречу. Ленка заохала, выбираясь из кровати.

Упреждая вопросы, дочь объявила:

— Я тем же автобусом — назад, шофер скоро подъедет. Привезла вам сыночка, пусть перебудет хоть месяц. Иначе в тюрьму посадят.

— Языком болтаешь… — хмуро проговорил Артур, подсаживаясь к печке.

Курточка на нем была легкая, а под ней — тонкая футболка с портретом девки ли, парня с длинными волосами.

— Замолчи! — возвысила голос Анна. — Спасибо тетке Таисе, ее Лешка — в милиции, передал. На хутор его отправьте, к дедам. Взорвали киоск у армян.

— Ты знаешь?! Я его взрывал?!

— Замолчи! Тот вечер от тебя и вправду гребостным несло, какой-то гарью. А раньше мопед украли.

— Я украл? — зло спросил Артур.

— Замолчи! Тягали-тягали с этим мопедом. Потом с мотоциклом. Участковый замучил. То подрались возле клуба с чеченами. Тетка Таиса так и сказала: тюрьма по нем плачет. Пусть на хуторе перебудет месяц-другой.

— Ага… Буду я тут два месяца сидеть… Жди… — угрюмо пообещал Артур.

— Замолчи! Будешь сидеть.

Толком и не успели поговорить. Лишь собрали дочери картошки, луку да сала, как засигналил автобус, и она уехала.

Артур в хлопотах участия не принимал. Как сел у печки, так и сидел.

Николай внука жалел, но с горечью понимал, что на хуторе тот долго не просидит, хорошо, если выдержит неделю-другую. И запылит. А там, в райцентре, снова те же дружки, те же дела. И днем раньше, днем позже, а тюрьмы не миновать. Нынче вывернулись — завтра попадутся. Посадят, и сгубится там навовсе. А жалко… Так жалко… Виделся внук маленьким, ласковым. Он и сейчас был неплохим. В больницу к Николаю ходил, печенье приносил, мягких булок, домашних блинцов. В плохое не верилось, а оно уже подступало. И как его отвести…

Наутро Артур долго спал. Вчерашняя злость прошла. И вправду стоило отсидеться на хуторе, пока утихнет весь шум и гам вокруг этого паршивого киоска.

В хате топилась печь. Шкворчала яичница с картошкой и салом. Дед Николай, увидев, что внук проснулся, спросил с улыбкой: «Выспался?» Все же хорошо было у деда на хуторе: тепло, сытно и никто не ругался. Не то что дома.