Набег - [2]

Листухину можно было и уезжать. Но сладостно расходилась по крови вонючая отрава и все вокруг: близкая речка, летняя зелень, покой, — казалось таким сердцу милым.

— Взять отпуск и к тебе на неделю, порыбалить, — помечтал он. — Тут никто не найдет.

— Приезжай, — пригласил Николай.

— Приедешь… — горько посетовал Листухин. — Голова кругом. Все по-новому. Раньше торгуешь с рук — спекуляция. Привлекаем. В колхозе не желаешь трудиться — тунеядец. Привлекаем. Властям поперек идешь приструним. А ныне кто во что горазд. К примеру, тебя взять. Пасешь на лесхозной земле. Привлекать? Земля-то лесхозная, трава, речка. Надо бы привлекать, а тебя беречь требуют. А ты к зиме миллион огребешь.

Николай стал оправдываться:

— Люди набрешут. Концы бы с концами свесть. Колхоз мне сам навязал этих бычков, дохлину. Они дышали через раз.

Но Листухин его не слушал и, поднимаясь, повторил прежнее:

— Возьми ружье. И стереги. Чуть чего, стреляй. Разрешается.

Черный мотоцикл участкового резво взял с места и покатил. Николай постоял у дороги, пока не смолк гул мотора, а потом пошел к своему жилью.

Землянка была выкопана на пригорке, под раскидистой вербою. Чуть не в человеческий рост она уходила в землю; стены обложены сухим камышом, им же — накрыто. У стен — два топчана. Под одним из них, в брезентовом грубом мешке, туго запеленутое, лежало ружье. Николай достал его, повесил у входа, на гвоздь.

Солнце между тем поднялось высоко, к полудню. От близкого колка показался гурт. Скотина не торопясь брела к водопою. Перегнав ее, проскакал к речке всадник и, сбросив одежду, кинулся в воду.

Речка была невеликой, с песчаной отмелью на этом берегу, с глубиною и камышами — на том. Туда и поплыл купальщик. И скоро донесся крик:

— Деда, ведро неси!

Николай поспешил к берегу. От камышей, с той стороны, летели друг за дружкою раки, шлепаясь на берег и в воду, на песчаную отмель. Внук нырял и нырял, шаря в камышах.

— Будет! — сказал Николай. — Полведра уже. Вылазь, Артур! — и стал подворачивать скотину к базу, где за жердевой огорожей, в тени тополей и навеса, отдыхали бычки, пережидая полуденную жару.

Оставив промысел, Артур из воды не вылез, а призвал к себе собаку и плавал с нею наперегонки. Николай успел коня расседлать, оживив огонь, поставить на печь казанок для раков, накрыть нехитрый обед себе и внуку: уха, вареная рыба с картошкой, яйца да зелень; собаке — хлебово. Тут и они прибыли: Артур и Волчок.

Внуку исполнилось шестнадцать лет. Он выдался рослым и крепким, волосы носил длинные, до самых плеч — черной волной. После купанья они были мокры и спутанны. Он тряс головою, брызги летели в стороны, словно с Волчка, который рядом отряхивал серую короткую шерсть.

Всегда Николай пас скотину с собакой, приучая к делу с первого года. Волчок — не чистая в породе, но овчарка — пастушил третий год.

— Кто приезжал? — спросил Артур.

— Участковый.

— Мент? — переспросил Артур, настораживаясь.

— Наш, Листухин. Упредил. Скотину воруют. Кавказские вроде, чечены. В Борисах, в Исаковом увели, — передал он услышанное. — Надо беречься. К нам же подъезжали усатые. Может, приглядались.

Народ кавказский в здешних местах появился в последние годы, селясь на пустых хуторах. Водили скотину, колхозных порядков не признавая.

— Приглядятся, — продолжил свою мысль Николай. — Где пасем, где ночуем. Тут и днем, коли рот разинешь, могут шайку от гурта отбить, в лес ее — и ищи-свищи. А ночью тем более. С хуторов угоняют, с ферм, а тут воля… — повел он рукой, словно отворяя немереный простор: прибрежные луга, колки, лес, уходящий к чужим хуторам.

— Я им пригляжусь! — вскинулся от еды Артур. — Я их на станции изучил… Наглые рожи… Ружье нынче с хутора привезу.

— Есть ружье, — сказал Николай.

— Где? Покажи! — вскочил из-за стола Артур.

— В шалаше висит.

Артур кинулся к шалашу и вернулся с ружьем, переламывая на ходу стволы, щелкая курком.

— Нормальный ход, — одобрил он. — Патроны чем заряженные? Надо волчиной дробью да жаканом. У них шкуры толстые. Я им кое-что еще придумаю. Кое-какие подарочки, — пообещал Артур, откладывая двустволку и возвращаясь к еде.

— Ты не балуй с ружьем, — предупредил Николай. — Это на крайний случай. И чего случись, не по людям стрелять, а лишь пугнуть.

— Пугну, пугну. Я их пугну, — пообещал Артур, и в голосе его прозвучала такая холодная злость, что Волчок поднял голову от миски с едой.

Опустили в кипящую воду раков. Острый укропный дух поплыл над становьем.

Артур хорошо ел: вареные яйца, рыбу, помидоры, картошку. Лишь молодые зубы посверкивали. Николай же страдал желудком, язвою, и не всякая еда была ему впору, да и годы уже к еде не манили. Клюнешь того-сего — и шабаш. Тянет к куреву, которое, по-умному, бросить давно пора. Да все не получается.

Внук тоже курил. Но вначале он раков съел, деля добычу с Волчком, который с хрустом грыз и глотал.

Раков прикончили. Волчок улегся в тени. Артур задымил сигаретою. Николай не ругал его: какой прок? Сам в его возрасте баловал.

— Пасутся хорошо, — докладывал деду Артур. — Не бзыкают. Ложиться я им не давал. Пускай кормятся, наедают мяса. Звездарь ногу еще волочит, но помене. Шварцнегер Жеваного гонял. Алка Пугачиха все куда-то стремится. Ревет и целится убежать.