На задворках "России" - [13]

Их-то возвращением я и занялся в первую очередь, понимая, что отвергать негод­ное мало, надо что-то и предлагать. Начал переговоры с Николаем Петраковым, Иго­рем Клямкиным, Николаем Шмелевым, Борисом Дубиным, Ларисой Пияшевой, Дмит­рием Фурманом, Григорием Ханиным, Анатолием Стреляным... "О Стреляном с Залы­гиным и не заикайтесь!" — пугал кто-то в редакции. Ничего, Залыгин откликнулся на это имя с живым интересом, не возражал и против других, предлагал даже сам позво­нить им. На редколлегии в середине декабря поставил публицистам задачу: "поискать автора на ситуацию демократической трагедии", —так его формулировка зафикси­рована в моих записях. Сам он в те дни много писал — и в "Новый мир", и для других изданий, как-то даже похвастался мне:

— Сразу над тремя вещами работаю!

В "Литературной газете" вышла его заметочка, необычайно меня порадовавшая: язвительный отклик как раз на то выступление Нуйкина о Солженицыне, которым возмущался Дедков.

"Уже и срок прошел, а все еще возвращаешься мыслью к выступлению в Думе А. И. Солженицына. Знаю: далеко не все думцы к этому выступлению отнеслись со всей серьезностью...

Два думца — В.Жириновский и А.Нуйкин — "отозвались” в "Литературной газете".

Жириновский: "Солженицын не знает, что говорит по сценарию ЦРУ..."

Нуйкин: "Жалко человека, который не осознает, что он настолько не соответствует сейчас нашей ситуации, что в итоге оказывается, он никому не нужен".

Надо думать, оба депутата очень высоко осознают самих себя, свое значение в со­временном мире. Не будь у них этого "высокого сознания", таких выражений они бы себе не позволили. Они подумали бы, может ли человек, так много сделавший для Рос­сии — и не только для нее, — сегодня быть в России "никому не нужен". Нуйкин, правда, считает необходимым сообщить, что еще не так давно он Солженицыным гордился. Тоже примечательно: сегодня горжусь, завтра отвергаю — вот, оказывается, я какой!

И не имеет значения, что, когда Нуйкин проходил курс в Академии общественных наук при ЦК КПСС, когда подвизался на ниве пропаганды, ну, и когда писал книгу обо мне (у меня к этой книге претензий не было и нет), он ни сном ни духом не подозревал, что в России еще при его жизни будет Дума, в которую и он пробьется. Но Солженицынто уже тогда не на жизнь, а на смерть боролся за демократию, за демократические ин­ституты, в которых Нуйкин нынче столь охотно подвизается.

Так что отзыв "никому не нужен" характеризует не Солженицына, а самого Нуйкина вкупе с Жириновскими..."

Отдавшись чтению рукописей, другим редакционным делам, доработке своего романа, который вот-вот собирался передать в полном и окончательном варианте в отдел прозы, я как-то и забыл о своем подвешенном состоянии.

Зазвонивший поздним вечером в конце декабря телефон не напугал и не удивил: к тому времени звонки раздавались часто. Голос был слабым, неузнаваемым, связь на мытищинской даче всегда барахлила.

— Говорите громче, вас не слышно... Дедков? Игорь Александрович? Ну конечно, я знаю Игоря Александровича!.. Что?.. Хорошо ко мне относился? Спасибо, я к нему тоже, но... Кто это говорит? Что значит — "относился"? Пожалуйста, громче!..

На гражданской панихиде в морге Центральной клинической больницы запомни­лись резкие слова старого партийца Бориса Архипова, назвавшего Дедкова настоя­щим коммунистом; еще — Егор Гайдар, скромно прошедший сторонкой в сопровож­дении охранника; и, конечно, светлый лик самого Дедкова со столь памятной мне затаенной улыбкой....Не знаю, почему не смог приехать на похороны Залыгин, близ­ко к сердцу принявший скорбную весть (он услышал ее от меня). Весной мы с ним отправимся с группой московских писателей в Кострому на дедковские чтения, и там, унимая публичную перепалку между Лацисом и Кожиновым, растаскивавшим Дедкова по разным партиям (грустна доля незаурядного мыслителя, издавна обреченного в России "сидеть меж двух стульев"!), Залыгин скажет о покойном замечательные слова:

— Посмотрите на его портрет: ведь это был прежде всего очень красивый человек!..

И еще, отвечая все тому же партийцу:

— Как определить: настоящий коммунист, ненастоящий коммунист?.. Если одно­го из ста тысяч считать настоящим, а всех других ненастоящими, то — да, настоя­щий...

А тогда, вернувшись в редакцию после похорон, я договорился с Залыгиным, что "Новый мир" откликнется прощальным словом, и той же ночью сел писать.

"Игорь Александрович был "старомоден”: слово письменное не расходилось у него с устным, произносимым в узком дружеском кругу, а то и другое — с его поступками. Он олицетворял ту глубинную провинциальную русскую культуру, что всегда, а сегодня в особенности, привлекает надежды России (не будучи провинциалом ни по рождению, ни по широте необъятного своего кругозора). Дедков принципиально отвергал деление людей по "сортам” и "видам”, элитарные и кастовые замашки, культурную замкнутость, он избегал партийных и клубных сборищ и прочих "тусовок”, в которых вращалась и продолжает вращаться значительная часть нашей так называе­мой демократической интеллигенции. Если искать в нынешнем времени наследников истинно де­мократических традиций русской литературы прошлого века, я бы назвал его первым. Не знаю, как относился Игорь Александрович к поэту Некрасову, но, когда вспоминаю высокий, чуть на­хмуренный лоб Дедкова, скорбную иронию в уголках всегда твердо сжатого его рта (таким и в гробу лежал), мне слышится давнее, еще в младенчестве с материнского голоса врезавшееся в память: