На задворках "России" - [14]

Бесполезно плакать и молиться —

Колесо не слышит, не щадит:

Хоть умри — проклятое вертится,

Хоть умри — гудит — гудит — гудит!

Многим хотелось бы остановить страшное колесо, но не всякому такое по силам. Дедкову это удавалось".

Читая это место, Залыгин (он стал первым и единственным редактором написан­ного мной некролога) предложит поправку: "Многим хотелось бы остановить, хотя бы приостановить страшное колесо..." Так, действительно, выходило реалистичнее. Залыгин зорко вылавливал избыточную патетику и фальшь. Впоследствии я не раз поражался точности его редакторского глаза — на фоне расхожих слухов о том, что он уже "ничего не может" (и действительно растрепанных рукописей собственных его статей и рассказов, которые он, впрочем, всегда сам, учитывая мнения первых чита­телей, старательно доводил до ума).

"Будучи одним из лидеров сопротивления тоталитарному насилию в 60—80-х годах, этот человек с незапятнанной совестью, подлинный рыцарь демократии умирал на исходе 1994 года в "свободной” и "демократической” России почти в безвестности, хорошо сознавая нерадостный итог пронесшегося над страной вихря: "Будто время не властно, будто оно стоит. Революция как наводнение, но река возвращается в русло, и те же берега, и вода опять зацветает... Из черных "волг” пересели в белые "мерседесы”, и — старая песнь: Господь терпел и вам велел, бедный да возблагодарит богатого, слабый да убоится сильного, больной пусть уступит место здоровому ..."" (Из статьи 1993 года.)

Я не думал о Роднянской, Василевском и компании, но само собой получалось так, что пишу им "поперек", и крепко "поперек". Да сама фигура и вся судьба Дедкова та­кой оказывалась.

Василевский в эти дни то и дело появлялся в приемной: ему не терпелось узнать, что же там такое готовится к спешному досылу в типографию (вообще связями с типо­графией он не занимался, хотя по должности и обязан был, вся эта работа легла на меня).

— Хотите прочесть?

— М-м... Да!

Вернул с кислой миной, понимая, что забраковать утвержденный Залыгиным текст не удастся.

— Ведь это идет за вашей личной подписью? (Колкость в ответ на мой давешний упрек.) Что ж, тогда имеет место быть. Только тут вот у вас Дедков назван одним из лидеров сопротивления, а ведь он не диссидент, не Сахаров . .. Может, сказать "духов­ных лидеров"?

Я пожал плечами. Невелика разница, но явно недоброжелательное к памяти Дедкова вмешательство Василевского, в отличие от залыгинского, было мне неприятно.

На другой день, еще раз перечитывая при мне окончательно сверстанный текст, Залыгин вдруг многозначительно спросил:

— У вас разногласия с Василевским?

— Господи, какие же это разногласия. Если ему так хочется, можно вставить "ду­ховных", это ничего не меняет.

— Ну, ладно. Вставим. Погодите, я своей рукой... К чему эта мелочность? Я буду с ним об этом говорить. И вы тоже при случае скажите, что нехорошо так, за спиной, бегать по каждому пустяку...

Пришлось переделывать оригинал-макет за несколько минут до отправки в типо­графию.

Но на этом история не кончилась, она имела еще более удивительное продолже­ние.

Через пару дней меня в редакции ждал перепуганный Василевский:

— Вчера вечером мне позвонил Сергей Павлович. Ему кажется, что слово "духов­ных" будет вызывать нежелательные ассоциации с "духовной оппозицией". (То есть партией газеты "Завтра".)

— Вы же сами настояли на этом слове.

— Ну, да... Сергей Павлович хочет его убрать. Как это теперь сделать? Типогра­фия ведь может предъявить нам счет?

Я попросил Залыгина не отзывать оригинал-макет из-за такого пустяка. По тому, как легко он со мной согласился, я догадался, что последняя акция была проделана им с единственной целью: проучить интригана...

Некролог вышел в мартовском номере "Нового мира". Это было первым серьез­ным поражением моих оппонентов в журнале, и горько сознавать, что поводом по­служила безвременная кончина Игоря Александровича Дедкова.

ТЕНЕВОЙ КАБИНЕТ

Другим нежданным подспорьем в борьбе, и тоже трагичным по существу, стала развязанная зимой 1994—1995 годов в Чечне война. Лагерь "демократов" раскололся, последовало смятение и среди новомирцев. Многие предрекали скорое падение Ель­цина и старались уже не связывать с ним своих "убеждений".

Залыгин сразу и решительно высказался против войны. И снова вступил в печат­ную полемику с Нуйкиным — на этот раз в "Известиях":

"”Тяжкое бремя державности”. Под таким названием в "Курантах” 4 января 95 года напе­чатана статья А.Нуйкина в поддержку и даже в восхваление чеченской политики Ельцина...

Не иначе, как быть господину Нуйкину в какой-то державно-правительственной комис­сии. Для начала в комиссии по правам человека...

Я никогда не был политиком, но я наблюдаю, как такие же неполитики, как я, вдруг начи­нают направо-налево, вверх-вниз, в печати, по ТВ и по радио ликвидировать нашу общую политическую безграмотность. Не освоив никакого дела, ни в одном деле не доказав себя, именно по этой причине они и становятся политиками, снова и снова возлагая на себя тяж­кое бремя державности, без которого они уже и представить себя не могут, хотя тот же Нуйкин и жалуется, что бремя это мешает ему поделиться радостью от думских поездок по экзотическим странам Азии .