На задворках "России" - [10]
Стоил ли результат затраченных на него усилий? Об этом пусть судят другие. Для меня в ту пору выбора не существовало. Я был воспитан годами жестокой войны за гласность, знал цену каждому слову и каждой запятой, для того и начинал в 90 году свой журнал, чтобы очистить наконец поле работы от двоемыслия. Порочной наследственности нашей журналистики, продажности самого тона печатных высказываний, не зависящего от их содержания, я сам посвятил немало статей. И в любом случае взял себе как автор и редактор за правило: не участвовать в том, с чем не согласен. Существует много способов заявить о несогласии. Например, сотрудничая в конце 80-х в одном из официозных "перестроечных" изданий, я при каждом серьезном расхождении с редакцией немедленно заявлял об этом в свободной — тогда еще самиздатской — прессе. Эти мои реплики имели, пожалуй, резонанс больший, чем позиция самого издания. Однако повторить тот опыт было едва ли возможно: спорить с журналом, в который добровольно пришел в качестве одного из первых руководителей, да еще в условиях свободы печати, — в этом есть что-то шизофреническое. Да и самолюбие Залыгина приходилось щадить. Поэтому за все годы, что я работал с Сергеем Павловичем, я ни разу не заявил о разногласиях в редакции на страницах других изданий, ни разу не вынес наружу острейшую борьбу, которую приходилось иной раз вести в одиночку. Отголоски этой борьбы можно найти только на страницах "Нового мира".
В происшедшем для меня было существенно одно: Залыгин со мной согласился, мы совпадаем в принципиальных оценках, с ним можно и нужно работать. Что же до старых знакомцев — их апология государственного разбоя и государственной невменяемости являлась тем пунктом, который все равно не обойти и не объехать, как ни лавируй, так что чем скорее заявить о размежевании, тем лучше...
Когда все согласования по программной статье уже были, казалось, завершены, редакция продолжала гудеть, как потревоженный улей. А добравшись поздним вечером в свою глухомань, я еще со двора услышал надрывавшийся телефон.
Звонил Залыгин.
— Сергей Ананьевич, вас уже вписали в состав редколлегии?
— Как вы и распорядились.
— Ну так уберите свою фамилию. Пусть журнал пока выходит без вас.
ДЕДКОВ
В моем архиве есть копии двух разных оригинал-макетов последней полосы того номера: с моей фамилией и без. Почему-то казалось важным это сохранить. Как единственное, может быть, свидетельство, что я побыл пару недель заместителем главного редактора "Нового мира".
В тот вечер я перебирал в уме, к кому можно обратиться за поддержкой. Невыносимо было думать, что все разрушилось в один день. В общих чертах я уже понимал, что происходит в "Новом мире", и мне хотелось постоять не только за себя, но и за журнал, давно ставший мне близким. На Залыгина оказывается колоссальное давление, трудно вообразить даже, что ему сейчас про меня наговаривают, а ведь он мне не кум и не брат, он вовсе не обязан и не будет защищать меня от всей редакции. Ему самому, чтобы удержаться, приходится лавировать. Нужен хотя бы один мощный и уверенный голос "за" — мнение хорошо знающего меня и авторитетного в этом мире человека, к которому Залыгин прислушается. Кто-то из редколлегии? Может быть, Мариэтта Чудакова?.. Смешно и надеяться. Наши добрые отношения оборвались в 93-м. Теперь она не скрывала партийной ангажированности и определенно тяготела к стану моих недоброжелателей. Насколько долговременны такие альянсы, время покажет (не мог я все-таки поставить знак равенства между ней и Роднянской), но защищать меня Чудакова в любом случае не станет. Не исключено, что Роднянская даже втянула ее во враждебную мне пропагандистскую орбиту. Битов? Андрей Георгиевич знал меня с 1977 года, когда принял в свой семинар прозы в Литературном институте, и с тех пор всегда относился ко мне дружелюбно; он охотно вошел, между прочим, в редколлегию "Странника". Но ходатайства подобного рода — не его жанр. Да и не умеет он "давить", его амбивалентное слово на упрямца Залыгина не подействует...
Игорь Александрович Дедков! Человек, которого Залыгин дважды зазывал к себе в заместители, в надежде, видимо, что со временем он встанет у руля. Мой давний, по костромским годам еще, знакомый, чьи взгляды на жизнь и литературу становились мне все более близкими.
Здесь опять требуется историческое отступление. В первые залыгинекие годы Дедков числился в редколлегии "Нового мира". В публицистике тогда все шли материалы, которые, как я уже упоминал, "выстреливали", и среди них — действительно блестящий очерк покойного ныне Василия Селюнина "Истоки". Материал для того времени — на грани возможного. Отчасти подстраховываясь, а отчасти желая заставить внештатных членов редколлегии работать, Залыгин иногда рассылал им для оценки самые острые статьи; отправил и "Истоки". В мои редакторские руки попали два отзыва: один от Гранина — целиком положительный, а другой как раз Дедкова. Восторгов в нем не было; не отвергая возможности публикации статьи, Дедков строго, по пунктам, отмечал, в чем автор заблуждается или грешит против исторической правды, поддавшись понятным полемическим перехлестам. Меня этот отзыв сильно разочаровал: я тогда был полон решимости бороться с большевизмом и Советекой властью до конца (напомню, дело было в самом начале 1988 года, силы были еще слишком неравны), а от взвешенного, рассудительного тона Дедкова веяло примирением... Селюнин тоже был раздосадован, ничего менять не захотел, я (редактор) выступил с ним заодно, начальство посмотрело на это сквозь пальцы, и статья вышла, как была. А дедковский отзыв лег в архив.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Современный авантюрно-философский роман. Главный герой — бедный молодой художник, неожиданно для самого себя приближенный к старому губернатору. Смешные и печальные приключения чудака, возомнившего себя народным заступником. Высокие понятия о чести переплетаются здесь с грязными интригами в борьбе за власть, романтические страсти — с плотскими забавами, серьезные размышления о жизни, искусстве и религии — с колоритным гротеском. За полуфантастическим антуражем угадываются реалии нынешней России.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.