На всю жизнь - [12]

Журавлик был совсем молоденький и еще не научился летать. За лето он сделался ручным, спал во дворе, расхаживал по сельской улице. Иногда пускался в пляс и очень всех потешал.

Незаметно подошла осень. Журка затосковал. Он часто заходил в сени, в избу, беспокойно курлыкал — должно быть, начинал мерзнуть.

С высокого неба все чаще доносились трубные крики улетающих на юг журавлей. Они летели, построившись острым клином, точно рассекая воздух. И вот настал день, когда Журка взмахнул отросшими крыльями и пустился догонять пролетающую стаю.

Все к нему очень привыкли и привязались. Но разлука их не опечалила. Они радовались, что Журка вернулся к своим и летит сейчас в удивительные, сказочные страны.

* * *

Годы ссылки были тяжелым испытанием. Но и в глухом, далеком краю ни один день не прошел впустую у ссыльных революционеров.

Здесь, в Шушенском, Владимир Ильич Ленин написал книгу, которая стала учебником для партии большевиков. Много было перечитано, обдумано на будущее. Здесь был составлен план первого номера большевистской газеты «Искра».

Своими руками, своим трудом украсили Владимир Ильич и Надежда Константиновна скудный уголок земли, куда их сослали царские судьи. Сами привозили деревца из леса, построили изгородь и беседку, заботливо вырастили садик, вскопали огород.

А время шло. Здесь, в Шушенском, они встретили новый, тысяча девятисотый год и начало нового, двадцатого, века.

В феврале — конец ссылки. Отпустят ли? Бывало и так, что полицейские власти по собственному произволу набавляли срок.

Теперь время тянулось в мучительном ожидании. Владимир Ильич похудел, не спал ночами. Наконец стало известно, что отпустят.

Наступил день отъезда. Упаковано несложное имущество: посуда, одежда. Только книг и бумаг набрался огромный тюк.

Пришли проститься Энгберг, Проминский — им еще оставаться в Шушенском. И Сосипатыч тут, и Минька.

А Женька? Как же быть с ней? Ее не возьмешь с собою!

Не домой, не на спокойную жизнь уезжают Владимир Ильич и Надежда Константиновна. Впереди другая жизнь — тревожная, опасная. Может быть, снова тюрьма и ссылка.

Владимир Ильич заранее обдумал Женькину судьбу. Списался с Барамзиным — товарищем по ссылке. Барамзин жил по соседству, за сто верст (такое расстояние считалось в Сибири соседством). Выхлопотав разрешение у полиции, Барамзин приехал в Шушенское.

В день отъезда Женька как будто чувствовала, что предстоит расставанье. Она ни минутки не сидела на месте, открывала все двери. И хотя на дворе был еще суровый февраль и несло морозом из сеней, никто не делал ей замечаний.

К крыльцу подкатила тройка крепких сибирских лошадок, запряженных в удобные, вместительные сани-кошевки — так их называют сибиряки…

Немало пришлось повозиться Барамзину, пока при помощи Миньки удалось заманить собаку в заднюю комнату и накрепко закрыть дверь. Нельзя было поступить иначе. Ведь Женька побежала бы за санями и никакая сила не смогла бы ее остановить.

ИСТОРИЯ С ГЕОГРАФИЕЙ

Конец ссылки был уже близок. Все тягостнее становилось ожидание. В письме на волю Надежда Константиновна писала, что считает не только дни и часы, но даже минуты, которые остается ей отбыть в Уфе. Тяжесть ожидания усиливалась еще и тем, что от Владимира Ильича, находившегося тогда за границей, давно уже не было никаких вестей.

Несмотря на всю сложность тайной, шифрованной, переписки, связь с ним наладилась поначалу неплохо. У Надежды Константиновны имелся в Уфе «верный адрес». Принадлежал он скромному служащему уфимского земства. В партии земец не состоял, жил тихо и мирно, не привлекая к себе внимания жандармов и полицейских шпиков. Вместе с тем он оказывал некоторые услуги революционной работе. На его имя поступала заграничная корреспонденция, и он передавал ее Надежде Константиновне. Такие адреса считались у подпольщиков самыми верными.

И с той и с другой стороны письма были вполне невинного содержания. В них говорилось о здоровье родственников, о посещении театра или музея, передавались поклоны и поздравления с праздником. Царской цензуре не к чему было придраться. А между строками этих невинных посланий вписывалось «химией» другое письмо, не видимое постороннему глазу, и только получатель знал, как его прочесть.

Кроме писем, был еще один способ почтового отправления, который считался у Владимира Ильича наиболее подходящим для конспирации: книжная бандероль.

Какой-нибудь благонамеренный роман ни в ком не вызывал подозрений. Обыкновенное чтиво — вот и все. Но получательница этих романов вычитывала из них то, что было понятно лишь ей одной.

Буквы и слова, отмеченные черточками, точками, складывались в строки и фразы, содержащие партийные директивы, фамилии, адреса, явки. Расшифровка была очень трудным, кропотливым делом и занимала иногда по нескольку дней.

Бандерольная почта была достаточно надежной, но все же ею не следовало увлекаться. Поэтому заминки, перерывы были неизбежны. Однако нынешний перерыв был необъяснимо длительным, и это очень тревожило Надежду Константиновну.

Пора было начинать подготовку к отъезду, о многом условиться с Владимиром Ильичем, установить место встречи, но именно в это время связь с ним прервалась. Зная его исключительную точность и обязательность, оставалось думать только одно: что-то случилось! Разве мало непредвиденных опасностей на жизненном пути революционера?