На суше и на море, 1976 - [9]

Есть люди, наделенные даром передавать другим свое волнение. При этом доводы их просты, ясны, лишены внешней драматичности. Михайлов не старался нас убедить, просто вводил нас, что называется, в курс дела.

— Вот так пройдет БАМ, — сказал он. — Что это за районы? Горно-таежные. Северные. Да, от Читы до Чары около шестисот километров, но Чара — север. Даже в специальной литературе уже утвердилось понятие «Ближний Север». И точнее было бы вообще говорить во множественном числе — севера. Академик Шмидт, между прочим, так и поступал и насчитывал до ста северов. И вот здесь мы уже подходим вплотную к проблеме. Вам случалось быть в Чаре, в Чарской котловине?

…Под крылом тянулись, громоздились, теснились, рушились горы. Солнце, свет — и темные, мрачные камни. Зияющие «дыры» ущелий. Белые «языки» снежных лавин. Осыпи. Камнепады. Все дышало, все двигалось, все цепенело и вновь приходило в движение… Олекмо-Витимская горная страна. Грозные, «растущие» горы — живая тектоника. «Не приведи господи здесь… прилуниться…»— хмуро сказал пилот нашей «Аннушки», и все замолчали.

Прошло часа два, и вдруг пилот улыбнулся. Ласково, нежно.

— Чара…

Внизу двумя острыми гребнями тянулись мощные хребты. Но между ними покоилось прозрачное, невесомое озеро воздуха, света. Пронизанное солнцем. Сверкая в лучах солнца, крутила внизу петли река Чара. Поразительной красоты поблескивали внизу озера и озерки — маленькие Байкалы!.. То расходились, уступая болотам, то собирались, образуя непролазную тайгу, лиственницы, сосны, кедры. Впрочем, почему «тайгу»? Здесь росли березки, ивы, ольха — русский лес, «пятнышко» Подмосковья, Мещеры, Владимирщины… Впрочем, почему «русский лес»? Там, внизу… лежала пустыня, барханы, самая что ни на есть песчаная зыбь Каракумов! Но вопреки логике, здравому смыслу, зрению вопреки на песке, на барханах стоял олень. Северный олень.

— Вот именно, — сказал Михайлов, — в самую точку. Чара — это действительно чудо. Но попробуем взглянуть на это чудо с другой стороны. Два хребта — Кодар с севера и Удокан с юга — обрамляют глубокую впадину, голубой осью которой, можно сказать, является Чара. Кодар в переводе с эвенкийского— «Зуб собаки». Не знаю, что означает Удокан, но не удивлюсь, если «Зуб волка». Что и говорить, горы серьезные. По характеру своему самые настоящие альпийские горы. Щиты, ледники… Курумы — каменные реки, медленно, но верно сползающие по склонам в ущелья. Словом, степень устойчивости природных систем здесь низка. И опасна. Все держится, пока держится. Что держит? Деревья, кустарники. Флора — хранитель склонов… Но и днище котловины сложно и непрочно. Вся низина заболочена. Чара дренирует, течет меандрами. Узкой полоской вдоль берега — лес. Хранитель русла…

Голос Михайлова стал глуховат, пальцы с силой сдавили карандаш.

— Стоит тронуть этот лес — и река пойдет приступом на берег. Усилятся паводки. Чара будет захватывать террасы. А склоны хрупки. Хрупки, понимаете?! Хотя это и горы. Леса лесами, а полоска вдоль русла — от нескольких метров до нескольких десятков метров. Тронь — и все рассыпалось, одно потянуло другое…

Я потому так акцентирую сей «черный час», — усмехнулся Михайлов, — что в эти места, непосредственно к Чаре, пришла дорога. Более того, Магистраль. Дело даже не в производственных нуждах: просто поставить палатку — и то нужен пяток жердин. Случайно оставленный окурок — мелочь! — обернется трагедией!.. Стоит только свести лес — и будет либо болото, либо пустыня. Вроде той, что вы видели. Это урочище Пески. Антропогенного, между прочим, происхождения песочек. Семьдесят градусов жары, а в родниках бьют подрусловые воды Чары, тридцатиметровые барханы — и северный олень.

— Ну и что же делать? — спросили мы с попятной растерянностью. — В чем же выход? Не в «отказе» же от Магистрали и не в отречении от природы, от мира, с которым мы связаны и кровно и сердцем?

— Ни в коем случае! — энергично запротестовал Михайлов. — Есть великий инструмент — знание, и инструментом этим нужно пользоваться. Разумеется, холодное, «голое» знание, вне совести, ответственности — ничто.

Природа тайги, гор, конечно, изучалась и изучается, — продолжал ученый, — но изучена она пока — увы! — в мелком масштабе. С помощью спутников! А народному хозяйству, не говоря уже о науке, сегодня нужен крупный масштаб. Необходимы детальные, продолжительные исследования и соответствующие средства. Если говорить конкретно, то я имею в виду стационары, полигон-трансект в частности. Что это такое? На обширной территории (от нескольких сот до нескольких тысяч гектаров), выбранной с таким расчетом, чтобы она вполне отражала характер района в целом (например, степное — лесостепное — горно-таежное обрамление), в определенных точках устанавливаются приборы и ведутся наблюдения, длительные, комплексные и, главное, сопряженные, синхронизированные, за разными элементами ландшафта, продуктивностью растений, популяциями животных, за динамикой района в целом. По всем характеристикам. Это, конечно, было бы знание во всей его полноте. Но таких стационаров на территории Сибири и Дальнего Востока лишь 15–20, а надо было бы 100–150, если мы хотим безупречных и полных данных..