На суше и на море, 1976 - [8]

Самолет в необъятном пространстве неба, а внизу простиралась поражающая своей теснотой, плотностью тайга. Трасса с птичьего полета. «Под крылом самолета о чем-то поет…» Не знаем, может быть, на чей-то очень тонкий слух под крылом и поет «зеленое море тайги», но нас поразило именно молчание этого пространства, «зеленое безмолвие», в котором многочисленные речушки, петляющие в тайге, блестели как-то тускло и черно. Может быть, только желтые бордюрчики берегов этих речушек вносили в суровую картину живой, жизнерадостный блик…

Не стоит повторять тривиальный перечень богатств необжитой тайги. Но стоит повторить, что есть одно сокровище, которому нет и не может быть цены. Это диковинная, прекраснейшая Сибирь. Часть нашей Родины, национальная гордость России… Значительно дело, с которым пришли сюда люди, — дорога, рельсы в тайге. «Человек пришел…» — заметил в разговоре с нами прораб Уласик. В этих словах были и признание величия и цельности природного мира, в который суждено было вторгнуться колее, и тревога за вековую красоту, и сознание того, что он, собственно, строитель-путеец, человек с Магистрали, и пришел в тайгу.

4. ОЛЕНЬ В ПЕСКАХ

— Нет, на том заседании речь шла о другом. Магистраль — это вопрос особый, я бы сказал, чрезвычайный… В марте 1974-го на шестом заседании Совета обсуждались проблемы переброски вод Оби — Иртыша. Будущее Срединного региона. Это Урал… — Михайлов повернулся к карте, — вот так… вдоль границы… и по Енисею на востоке.

Михайлов умолк, сосредоточенно, цепко вглядываясь в большое зеленое пятно, обрамленное естественными рубежами Уральского хребта и енисейской воды, посеребренное на севере ягелем тундры, позолоченное на юге суходолом, степями, полупустынями, зонами «мертвых» песков… Нам не дано проникнуть в круг заветных мыслей ученого, в череду видений, образов, построений. Быть может, будь они спроецированы на некий внешний экран, мы увидели бы динамичную, взбудораженную панораму… Земля курилась под вешним солнцем, вчерашние мрачные, кислые хляби обсыхали, перерождались в живую, плодородную пахотную землю, а вода, веками стоявшая здесь, ушла, разведенная по артериям дренажных систем… Гигантские экскаваторы черпали и черпали грунт, вырезая русла новых, рукотворных рек. Обская, иртышская вода хлынула в эти русла и, повернув вспять, понеслась на юг, в края вечной жажды…

Такая, наверное, открылась бы нам картина. Но возможно, что мы оказались бы в маленькой аудиторий, на заседании научного совета — календарном, рядовом заседании, на котором рассматривается всего лишь одна проблема (таково условие!) и десятки решений, мнений и «точек зрения». И тогда мы оказались бы «у колыбели тайфуна» — в ноль-пункте будущих великих новостей и перемен, подобных нарисованным выше. Возможно, что докладчиком на этом заседаний оказался бы Юрий Петрович Михайлов как один из руководителей Совета по комплексному освоению таежных территорий — весьма деятельного центра в структуре Института географии Сибири и Дальнего Востока Сибирского отделения АН СССР. И тогда мы были бы вовлечены в спор откровенный, темпераментный, даже резкий, потому что не только призвание, но и профессия Михайлова — региональная география, и, следовательно, весь комплекс проблем «человек и среда» — в его, как говорится, компетенции. Друзья, коллеги, оппоненты охотно прощают ученому известную резкость, беспощадность суждений: региональная география никогда в принципе не была «кабинетной» наукой, а сегодня, во времена массированного «наступления на природу», последняя выставила своих часовых, конечно географов, и в первую очередь «регионщиков», «регионеров»… Нелишне, видимо, посвятить читателя в такую деталь. Ю. П. Михайлов — ленинградец. В Сибирское отделение Академии наук его привела не охота к перемене мест, а ясная, чистая, безмерная любовь к этому краю. Нужно ли говорить о чувствах этого человека к Байкалу — чуду Сибири, одному из чудес света? Байкал стал для него мерилом, символом, аргументом. «Второго Байкала не будет!» — заключает, случается, Михайлов спор. Ну а спорить географу приходится частенько.

Но вернемся к нашему разговору.

— Это будет грандиозный проект — переброска вод Оби — Иртыша, — сказал Михайлов. — Работу предполагается провести в три этапа. Этап первый — 25 кубических километров. Этап второй — 50. Этап третий — 100. Канал, перебрасывающий 25 кубических километров, будет больше Дона в его нижнем течении. Ширина — 250 метров. Глубина— 12. Уже сегодня есть одиннадцать вариантов переброски. Окончательным будет тот, который учтет всю сумму факторов — и экономических, и географических, и экологических. Канал — это стройка, которую мы сдаем особой «Госкомиссии» — потомкам, будущим поколениям.

Юрий Петрович снова повернулся к карте, к зеленому пятну региона.

— Пойма Оби… Уникальное творение природы. Форпост юга на севере. Пять миллионов гектаров прекраснейших лугов. Здесь можно развернуть гигантскую промышленность. Нет-нет, не добывающую. Производство травяной муки. Сегодня это одна из глобальных проблем, и редко где на Земле есть такое сочетание разных «луговых» факторов, как здесь, в Обской пойме… Но это дело будущего. Даже первый этап переброски вод — 25-кубовый — за пределами 2000 года. А вот Магистраль — вопрос сегодняшний, острый, и решать его нужно честно по отношению к природе.