На солнечной стороне - [9]

— Ну? — произнесла она.

— Давай зайдем в ресторан, — предложил он с робкой надеждой. — В самый последний раз.

— Хорошо, — согласилась она, — в самый последний.

Но ресторан оказался закрыт — его должны были открыть лишь в шесть часов. Тогда они спустились к реке и пошли вдоль берега. Казалось, это не сами они идут, а кто-то толкает их в спину — подальше от машины, подальше от людей, подальше от этого отвратительного ресторана. Наконец они увидели кустарник и, не сговариваясь, шмыгнули в него. Наступила тишина, большая река бесшумно неслась мимо них. Потом послышался легкий шорох, словно рядом прополз еж, но и этот шум вскоре затих. Возмущенно затараторила сорока и улетела делиться с другими своими жалкими сплетнями.

Река постепенно оживала. Сначала появились ласточки, целая стая, гладкая поверхность реки покрылась легкой рябью, потом вечерний ветер понес волны к берегу. Они мерно плескались о берег, утомленные этой вечной игрой вечного мира. Все чаще мимо проплывали суда, тащя на буксире баржи, шум двигателей еще долго слышался после того, как они исчезали за песчаной косой острова. Вдали река потемнела, но небо над ней оставалось желтым, закат угасал медленно и неохотно, словно хотел продлить этот бесконечный день. Наконец кусты опять зашелестели, первой появилась Нора с несчастным лицом. Следом за ней вышел Фит — разнеженный и грустный; они направились к ресторану.

Они сели за дальний столик. Говорить было больше не о чем. Время от времени Нора вытирала со щек слезы. Два раза они заказывали ужин, но оба раза официантка уносила тарелки полными. Это была молодая женщина, беременная, она еле передвигала по мозаичному полу свои отекшие ноги. Под конец и официантка расстроилась и прослезилась. К десяти часам в ресторане осталось только несколько незанятых столиков — и только на террасе. Больше всего здесь было парней в расстегнутых до пояса рубашках, с отвернутыми манжетами на рукавах, у многих были бородки и усы. Они часто смотрели в сторону их столика и тихо переговаривались, но потом словно забыли о них, увлеченные воплями гитары. Наконец Фит не выдержал и снова разразился потоком слов:

— Другого выхода нет, — жарко начал он. — Я или женюсь на тебе, или сойду с ума… Зачем мне губить свою жизнь? И ради чего? Ради чего, я тебя спрашиваю?

— Молчи! — глухо ответила она.

— Ради чего я должен приносить жертвы? Ради чего?.. Разве можно приносить жертвы сейчас, когда в мире так много глупости и алчности?.. Почему я должен быть выше других?..

— Надо было думать раньше! — ответила Нора.

— О чем надо было думать?

— И где ты нашел эту толстую ленивую женщину?

— Тогда она не была толстой! — ответил Фит, не сразу осознав неуместность такого заявления.

— Тем хуже, значит, ты сам виноват!.. Теперь кто на ней женится?.. Ты к тому же и университет не дал ей закончить, теперь она не сможет устроиться на работу.

— С университетом так получилось не из-за меня, — уныло, возразил Фит. — Она сама его бросила, ей не хотелось учиться.

— К чему же ей было учиться, если ты ее на руках носил… Любил… А сейчас обманываешь, говоришь мне неправду.

Нора была права и неправа. Фит в самом деле женился по своей воле на этой пухленькой аппетитной девушке с хитрыми ленивыми глазами. И жил с ней счастливо и безмятежно до тех пор, пока она не забеременела. С тех пор все переменилось.

— Я только тебя любил! — почти крикнул он. — Тебя одну!.. Ты что, ненормальная, разве это так трудно понять?

Нора знала это. Иначе, зачем бы она жила с этим полуплешивым занудным ученым. Его любовь была, как водопад, который обрушился на нее, и в котором она готова была каждый миг захлебнуться. Каким бы жалким ни выглядел он, у него было сердце, способное любить. Этим он отличался от остальных, от всех тех мужчин, с кем ей приходилось встречаться.

— А ребенок? — сказала она. — О ребенке ты думаешь?

— Думаю! Думаю, как же не думать.

— Она такая же, как ее мать. Эти две толстухи высосут у тебя капля по капле всю кровь, так и знай, — с горечью произнесла Нора.

Парни с соседнего столика снова начали смотреть на них и перешептываться. Нора, которая давно наблюдала за ними краешком глаза, наконец не выдержала:

— Пошли отсюда! — решительно сказала она.

— Давай по последней, — в отчаянии попросил он. — По самой последней.

Ему давно не хотелось пить, но он не мог заставить себя встать из-за стола.

— Ни капли больше! — возразила Нора так решительно, что он сейчас же сник.

Фит вынул целую пачку банкнот по одному леву и целую вечность отсчитывал нужную сумму. Под конец он отсчитал и пять левов чаевых для официантки, которая непонятно почему снова расплакалась. На улице они снова прильнули друг к другу. Фит задыхался, его губы начали бессвязно шептать клятвы и заклинания. Наконец она высвободилась из его липких щупалец, чтобы выбраться из этого болота человеческих чувств, не знающих ни стыда, ни жалости, навязчивых и наступательных.

— Уходи! — сказала она. — Уходи, уходи.

— Нет! Я останусь с тобой… А завтра мы поженимся, хочешь?

— Какие глупости ты говоришь! — разозлилась она. — Иди!

Но он не уходил, и она сама побежала и скрылась за грудой каких-то ящиков. Он долго искал ее в темноте, спотыкаясь и сопя, потом упал и с трудом поднялся, потирая ладонью пораненный голый затылок. Фит отчаялся найти ее и остановился.