На солнечной стороне - [8]

Он опять ничего не увидел, только грустно произнес:

— Нора, я люблю тебя.

— Не зли меня, — раздраженно ответила она.

Они ехали мимо созревшей кукурузы, золотистые початки которой напоминали свечи. Когда они достигли того места, где кукуруза была уже убрана, желтое песчаное зарево стало почти осязаемым. Над этой опаленной солнцем придунайской низменностью всегда дули ветры — то спокойные и приветливые, то резкие и яростные, но песчаные ветры появились лишь год назад. Это произошло, когда сюда явилось огромное стадо бульдозеров и грейдеров и стало вгрызаться в желтую песчаную почву. Древняя земля оголилась, зелень растаяла в желтой каше дождей. Вся низменность покрылась новыми дорогами, и было не понятно, куда они ведут и зачем проложены. Но вскоре по ним пошли бесконечные колонны самосвалов и грузовиков, именно они подняли песчаный занавес. Ветры, дующие со стороны реки, понесли песок к городку. Красные крыши домов пожелтели, желтыми стали даже арбузы на пригородных бахчах. Песок проникал всюду: в аптеку, в роддом, в кухни, люди жевали его вместе с салатом, котлетами, кабачковой икрой, соленой беломорской рыбой, несметные запасы которой были в местном магазине.

Вскоре пыльная машина Фита остановилась в центре городка. Доцент вышел, недоверчиво озираясь. Неужели это будущее атомное сердце Болгарии? Центральная площадь была пыльной, маленькой, ее окружали низкие ветхие дома, построенные, вероятно, еще в начале века. Ему не приходилось видеть в Болгарии более захолустного города, чем этот. Похоже, что преобразования обходили его до сих пор стороной. Он, казалось, спал вечным сном. Нигде не было видно людей, перед закрытой кондитерской сидел только пес со свесившимся языком. Наверно, его привлекли запахи халвы и печенья, но по его угасшему взгляду было видно, что и эти соблазны не слишком волновали его. Наконец Фит заметил гостиницу и направился к ней, шаркая своими одеревеневшими ногами. Администратора на месте не оказалось. По лестнице спускалась потная растрепанная женщина, на ее ногах синели набухшие вены. Она мрачно посмотрела на Фита, намереваясь пройти мимо.

— У вас есть свободная комната?

— Комната! — презрительно бросила она. — У нас места свободного нет!

— А частную квартиру снять можно?

— Проверьте в гостинице на пристани… Но это далековато, за городом.

По неровному асфальту они поехали к пристани. Машина медленно двигалась по аллее из пожелтевших деревьев. Что-то стучало в двигателе, и Норе казалось, что машина выстукивает: как я могла, как я могла, как я могла! Несколько слезинок вытекли у нее из глаз и поползли по щекам, но Фит, судорожно вцепившийся в руль, не видел их. Сегодняшний день был их последним днем. Они долго ждали его и так долго откладывали, что он созрел и перезрел, как чирий. Они оба боялись прикасаться к нему — не знали, что хлынет изнутри. Лучше всего не медлить, не прикасаться к нему даже краешками пальцев — пусть все свершится мгновенно!.. И в тот же миг в двигателе что-то затарахтело — мгновенно, мгновенно, мгновенно…

Эта гостиница была новой, хотя и неказистой на вид. Был здесь даже ресторан — на террасе стояли красные столики с железными ножками, кое-где даже пестрели скатерти. Тут было прохладно, несколько деревьев отбрасывали густую тень. Гостиница стояла на самом берегу, круто спускавшемся к большой реке. Река казалась бесцветной и гладкой, как жидкая пластмасса.

— Жди меня здесь! — сказала Нора. — На этот раз я попробую сама.

Она с трудом вытащила через узкую дверцу автомобиля свои прекрасные загорелые ноги в голубых сандалетах. Она была высокой, стройной, как тростинка, сухопарой — то ли юноша, то ли девушка. Фиту захотелось заплакать от любви, нежности, ярости, жалости к себе. Она пошла к гостинице легким мальчишеским шагом, ее золотистые, немного поредевшие волосы касались плеч. Это была она — единственная, несравненная, прекрасная, как языческая богиня, а он должен был потерять ее. Это уже решено. Нет, лучше об этом не думать.

И все же, когда он остался один, от старых страхов и тревог у него засосало под ложечкой, во рту стало горько. Он уехал из дома, вернее, убежал, ничего не сказав жене, не позвонив в университет. Рано утром. Они долго ехали, не сказав друг другу ни слова, ее застывшее лицо просто разрывало на куски его сердце. Потом они остановились в каком-то придорожном ресторанчике, будто бы позавтракать. Утро показалось им бесконечным. Они плакали и говорили друг другу бессмысленные и глупые слова. Наконец они сами себе стали противны из-за своей бесхарактерности, безволия — и поехали дальше. Фит знал, что завтра он рухнет, его жизнь превратится в безжизненное дерево, вокруг которого нет ни единой зеленой травинки. Нет, нет — и в самом деле лучше не думать ни о ней, ни о расставании, ни о встрече со своей заплаканной испуганной женой, которая сегодня поздно ночью бросится ему на шею, обливая его горячими слезами.

Нора скоро вернулась.

— Мне нашли комнату, — сказала она. — Но только на одну ночь.

— Неважно, — ответил он. — Завтра ты переберешься к брату.

Они стояли друг против друга и молчали в замешательстве. И вдруг все то, что было давно оговорено и решено, разрушилось так внезапно и быстро, что они даже и сами не могли понять, что же произошло.