На солнечной стороне - [31]

Дафи и в самом деле взяла по ошибке ключ от шкафа, в котором ее муж хранил инструменты, и влюбленные не заподозрили злого умысла в этом внезапном посещении, не заметили, что он за время этого краткого визита вобрал в свое сердце половину классической ревности Отелло. Кроме тех обязательных условий внебрачной любви, о которых уже говорилось, она требует еще таких качеств, как сообразительность, известные материальные возможности, ловкость, умение притворяться, а самое главное — крепких нервов. Иван Мавров сравнительно быстро приобрел все эти качества, присущие почти каждому современному человеку, но утратил самое важное из них — крепкую нервную систему. Раньше он был неуклюжим и даже несколько мрачным, теперь стал самым проворным мужчиной нашего предприятия, задиристым и подозрительным, словно все мы, служащие предприятия, только и делаем, что следим за ним и Дафи. От гимнастики и строгой диеты живот у него прилип к спине, а глаза постоянно горели от голода и любви.

Что касается жены Маврова, то она обладала крепкой нервной системой и бесспорным талантом полководца, будь она мужчиной и живи в эпоху войн, она наверняка прославилась бы боевыми подвигами. Но мирная жизнь заставила ее объявить холодную войну собственному мужу, а, как известно, это война характеров и нервов. В ее возрасте не пристало устраивать скандалы или затевать разводы. Наличие сына и дочери, уже почти взрослых, требовало от нее терпения, благоразумия, гордости, философского смирения — увы, брак похож на сад, где колючек столько же, сколько и цветов. Она ни разу не упрекнула мужа за измену, ограничивалась намеками на то, что она и дети знают о его любовных похождениях и недалек тот день, когда он вернется в лоно семьи, как блудный сын, и тогда с ним поговорят, как он того заслуживает. Супруга Маврова очень успешно использовала различные притчи. Когда все собирались вместе дома, она рассказывала одну и ту же притчу — в разных вариантах — о директоре предприятия, который сделал секретаршу своей любовницей, а та была в возрасте его дочери. Сын и дочь, имевшие школярское понятие о морали, жестоко издевались над отцом. Они с насмешливо серьезными лицами часами спорили о том, честно ли поступает этот директор, поддерживая незаконную связь с какой-то женщиной, не лучше ли ему развестись и не позорить свою семью.

Случилось так, что автомобиль Ивана Маврова попал в катастрофу, шофер получил тяжелые увечья, а сама машина вряд ли могла когда-нибудь выполнять свою функцию. Пришлось встречаться с Дафи на самом предприятии. Они оставались после работы, будто бы готовить какие-то доклады и планы. Эта хитрость была такой избитой, что уборщицы и вахтеры многозначительно подмигивали друг другу. Кроме того, многие работники пользовались случаем, чтобы проникнуть к директору по личным и служебным вопросам, и оставляли его в покое, лишь когда Дафи должна была возвращаться домой. Тогда они решили встречаться в обеденный перерыв, когда все уходили обедать в столовую. Для этого нужно было безрассудство, на которое способна только любовь, то безрассудство, которое так восхищает поэтов и которое они называют, безумной смелостью, самоотверженностью и так далее, чтобы толкать влюбленных на поступки, которые могут привести лишь к излишним страданиям и жертвам. По моему скромному мнению, лучше бы уж Дафи и Иван Мавров стали невидимками, чем безумно смелыми, потому что нервы Ивана Маврова и без того уже никуда не годились, в первые дни он прислушивался к каждому шуму и вскакивал при любом шорохе, доносившемся из коридора. По сравнению с ним Дафи была спокойна и даже весела, она часто давилась от смеха, и ее поведение не озадачивало, а успокаивало Ивана Маврова. Итак, пока все живое изнемогало от июльской жары, от испарений, от духоты прокуренных помещений, наши влюбленные изнемогали от счастья и совсем не ощущали нехватки чистого воздуха — они плотно задергивали занавески, чтобы их не видели из окон расположенного напротив жилого дома, затыкали бумагой даже замочную скважину, чтобы никто не подслушивал за дверью.

Им было невдомек, что за газетной будкой на противоположном тротуаре стоит Станиш, пристально глядя на окна директорского кабинета. Иначе и быть не могло, потому что тогда не существовало бы традиционного треугольника, без которого немыслима истинная любовная драма. Неразумность супруги Маврова состояла, возможно, именно в том, что она не пожелала принять прямого участия в этой истории, и таким образом, не создался четырехугольник, который бы уравновесил силы и уменьшил бы наказание провинившимся супругам; видимо, именно по последней причине четырехугольник не нашел места в мировой драматургии.

Всем известно, что в определенных ситуациях мы готовы скорее умереть, чем поверить во что-то. Так и Станиш — он уже знал, что Дафи изменяет ему, но не хотел верить в это. Его доверчивость зиждилась на страхе потерять ее и на каком-то первобытном этичном начале, просочившемся в его кровь из далеких времен. Анонимные доброжелатели, которые с ревностным усердием осведомляли его о ходе событий, к сожалению, не обманывали. В отличие от Отелло, Станиш испытывал ненависть не к истинной виновнице своих страданий, а к любовнику, увидев в нем «козла отпущения». Станиш несколько раз осторожно намекнул Дафи, что ей стоит уволиться с работы, потому что кругом уже злословят, будто между ней и директором «что-то есть», на что она беспечно отвечала, что ничего между ней и директором нет, при этом она смотрела в глаза мужу и искренне смеялась. Тогда Станиш окончательно убедился, что Иван Мавров посягнул на его жену, используя то ли служебное положение, то ли как-то иным образом принудив ее обратить на него внимание, потому что он не мог представить себе, что Дафи может отдавать свою молодость и красоту пожилому семейному мужчине в машине среди поля или в служебном кабинете, где ее могут увидеть сотни глаз… Думая об этом, он испытывал не столько ревность, сколько стыд, ужас, липкое омерзение. И он отправился к Ивану Маврову — не для того, чтобы мстить, а для того, чтобы высказать ему свое возмущение и негодование, заявить, что он негодяй, потому что бросает тень на прекрасную женщину. Возможно, таким образом Станиш пытался оправдать свою ревность в собственных глазах. Во всяком случае он шел по двору предприятия и после этого по коридору третьего этажа с намерением только «крупно поговорить», он совсем не намеревался мстить.