На скосе века - [17]

И нашествия её.

Оттого что как закон

Жизнь во всём даёт понять,

Что затем я и рождён,

Чтоб насильно смерть принять.

Эта мысль теперь во всём.

Даже в воздухе самом.

Даже в дачной тишине —

Не родной, а чуждой мне.

1952

Встреча с Москвой

Что же! Здравствуй, Москва.

   Отошли и мечты, и гаданья.

Вот кругом ты шумишь,

   вот сверкаешь, светла и нова.

Блеском станций метро,

   высотой воздвигаемых зданий

Блеск и высь подменить

   ты пытаешься тщетно, Москва.

Ты теперь деловита,

   всего ты измерила цену.

Плюнут в душу твою

   и прольют безнаказанно кровь,

Сложной вязью теорий

   свою прикрывая измену,

Ты продашь всё спокойно:

   и совесть, и жизнь, и любовь,

Чтоб никто не тревожил

   приятный покой прозябанья —

Прозябанье Москвы,

   где снабженье, чины и обман.

Так живёшь ты, Москва!

   Лжешь,

      клянёшься,

         насилуешь память

И, флиртуя с историей,

   с будущим крутишь роман.

1952

Вступление в поэму

Ни к чему,

   ни к чему,

      ни к чему полуночные бденья

И мечты, что проснёшься

   в каком-нибудь веке другом.

Время?

   Время дано.

      Это не подлежит обсужденью.

Подлежишь обсуждению ты,

   разместившийся в нём.

Ты не верь,

   что грядущее вскрикнет,

      всплеснувши руками:

«Вон какой тогда жил,

   да, бедняга, от века зачах».

Нету лёгких времён.

   И в людскую врезается память

Только тот,

   кто пронёс эту тяжесть

      на смертных плечах.

Мне молчать надоело.

   Проходят тяжёлые числа,

Страх тюрьмы и ошибок

   и скрытая тайна причин…

Перепутано — всё.

   Все слова получили сто смыслов.

Только смысл существа остаётся,

   как прежде,

      один.

Вот такими словами

   начать бы хорошую повесть, —

Из тоски отупенья

   в широкую жизнь переход…

Да! Мы в Бога не верим,

   =но полностью веруем в совесть,

В ту, что раньше Христа родилась

   и не с нами умрёт.

Если мелкие люди

   ползут на поверхность

      и давят,

Если шабаш из мелких страстей

   называется страсть,

Лучше встать и сказать,

      даже если тебя обезглавят,

Лучше пасть самому,

   чем душе твоей в мизерность впасть.

Я не знаю,

   что надо творить

      для спасения века,

Не хочу оправданий,

   снисхожденья к себе —

      не прошу…

Чтобы жить и любить,

   быть простым,

      но простым человеком —

Я иду на тяжёлый,

   бессмысленный риск —

      и пишу.

1952

«Мне часто бывает трудно…»

Мне часто бывает трудно.

   Но я всё же шучу с друзьями,

Пишу стихи и влюбляюсь.

   Но что-то в судьбе моей,

Что, как на приговорённого,

   жалостливыми глазами

Смотрят мне вслед на прощание

   жёны моих друзей.

И даже та, настоящая,

   чей взгляд был изнутри светел,

Что вдыхал в меня свежий, как море,

   и глубокий, как море, покой,

Истинная любимая,

   кого я случайно встретил,

Обрадовалась,

   но вдруг застыла,

      столкнувшись в глазах

         с судьбой…

Я вами отпет заранее.

Похоронен, как наяву.

Похоронена ваша загнанная,

   ваша собственная душа.

Я вами отпет заранее.

   Но всё-таки я живу,

И стоит того, чтоб мучиться,

   каждый день мой

      и каждый шаг.

Калуга, 1951

«Как ты мне изменяла…»

Как ты мне изменяла.

   Я даже и слов не найду.

Как я верил в улыбку твою.

   Она неотделима

От высокой любви.

   От меня.

      Но учуяв беду,

Ты меняла улыбку.

   Уходила куда-то с другими.

Уносила к другим

   ощутимость своей теплоты,

Оставляя мне лишнее —

   чувство весны и свободы.

Как плевок — высоту!

   Не хочу я такой высоты!

Никакой высоты!

   Только высь обнажённой природы…

Чтоб отдаться,

   отдать,

      претвориться,

         творить наяву,

Как растенье и волк —

   если в этом излишне людское.

Это всё-таки выше,

   чем то, как я нынче живу.

Крест неся

   человека,

      а мучась звериной тоскою.

Калуга, 1951

Влажный снег

1

Ты б радость была, и свобода,

И ветер, и солнце, и путь.

В глазах твоих Бог и природа

И вечная женская суть.

Мне б нынче обнять твои ноги,

В колени лицо своё вжать,

Отдать половину тревоги,

Частицу покоя вобрать.

2

Я так живу, как ты должна,

Обязана перед судьбою.

Но ты ведь не в ладах с собою

И меж чужих живёшь одна.

А мне и дальше жить в огне,

Нести свой крест, любить и путать.

И ты ещё придёшь ко мне,

Когда меня уже не будет.

3

Полон я светом, и ветром, и страстью,

Всем невозможным, несбывшимся ранним…

Ты — моя девочка, сказка про счастье,

Опровержение разочарований…

Как мы плутали,

   но нынче,

      на деле

Сбывшейся встречей плутание снято.

Киев встречал нас

   весёлой метелью

Влажных снежинок — больших и мохнатых.

День был наполнен

   стремительным ветром.

Шли мы сквозь ветер,

   часов не считая,

И в волосах твоих,

   мягких и светлых,

Снег оседал,

   расплывался и таял.

Бил по лицу и был нежен.

   Казалось,

Так вот идти нам сквозь снег и преграды

В жизнь и победы,

   встречаться глазами,

Чувствовать эту вот

   бьющую радость…

Двери наотмашь,

   и мир будто настежь —

Светлый, бескрайний, хороший, тревожный…

Шли мы и шли,

   задыхаясь от счастья,

Робко поверив,

   что это — возможно.

4

Один. И ни жены, ни друга:

На улице ещё зима,

А солнце льётся на Калугу,

На крыши, церкви и дома.

Блеск снега. Сердце счастья просит.

И я гадаю в тишине,

Куда меня ещё забросит

И как ты помнишь обо мне…

И вновь метель. И влажный снег.

Власть друг над другом и безвластье

И просветлённый тихий смех,

Чуть в глубине задетый страстью.

5

Ты появишься из двери.

Б. Пастернак