На скосе века - [18]

Мы даль открыли друг за другом,

И мы вдохнули эту даль.

И влажный снег родного Юга

Своей метелью нас обдал.

Он пахнул счастьем, этот хаос!

Просторным — и не обоймёшь…

А ты сегодня ходишь, каясь,

И письма мужу отдаёшь.

В чём каясь? Есть ли в чём? — Едва ли!

Одни прогулки и мечты…

Скорее в этой снежной дали,

Которую вдохнула ты.

Ломай себя. Ругай за вздорность,

Тащись, запутавшись в судьбе.

Пусть русской женщины покорность

На время верх возьмёт в тебе.

Но даль — она неудержимо

В тебе живёт, к себе зовёт,

И русской женщины решимость

Ещё своё в тебе возьмёт.

И ты появишься у двери,

Прямая, твёрдая, как сталь.

Ещё сама в себя не веря,

Уже внеся с собою даль.

6

А это было в настоящем,

Хоть начиналось всё в конце…

Был снег, затмивший всё.

   Кружащий.

Снег на ресницах. На лице.

Он нас скрывал от всех прохожих,

И нам уютно было в нём…

Но всё равно — ещё дороже

Нам даль была в уюте том.

Сам снег был далью… Плотью чувства,

Что нас несло с тобой тогда.

И было ясно. Было грустно,

Что так не может быть всегда,

Что наше бегство — ненадолго,

Что ждут за далью снеговой

Твои привычки, чувство долга,

Я сам меж небом и землёй…

Теперь ты за туманом дней,

И вспомнить можно лишь с усильем

Всё, что так важно помнить мне,

Что ощутимой было былью.

И быль как будто не была.

Что ж, снег был снег… И он — растаял.

Давно пора, уйдя в дела,

Смириться с тем, что жизнь — такая.

Но, если верится в успех,

Опять кружит передо мною

Тот, крупный, нежный, влажный снег,

Весь пропитавшийся весною…

1951

Через год

Милая, где ты? — повис вопрос.

Стрелки стучат, паровоз вздыхает…

Милая, где ты? Двенадцать вёрст

Нас в этом месяце разделяет.

Так это близко, такая даль,

Что даже представить не в состоянье…

Я уж два раза тебя видал,

Но я не прошёл это расстоянье,

Так, чтоб суметь тебя разглядеть

Вновь хоть немножечко…

Стены… Стены…

Видно, измены меняют людей,

Видно, не красят лица измены…

1952

«Ничего такого нету…»

Ничего такого нету

Удивительного в том,

Что останусь я поэтом

И не стану горняком.

Буду жить, в стихи ударясь,

И стоять, на чём стою…

Но когда настанет старость,

Вспомню молодость свою.

И захочется мне снова

После смены, в год иной,

Распивать чаи в столовой

На двадцатой основной.

Об измене думать горько,

Вспоминать и ревновать…

А с утра, надев спецовку,

Всё мирское забывать.

Забывать, что буду завтра

Без тебя на свете жить.

И сливаться с ритмом шахты —

Думать, действовать. Спешить.

1952

«Может, гибнуть за решёткой…»

Может, гибнуть за решёткой

Не за что в кромешной мгле?

Может, нынче правды чёткой

Просто нету на земле?

Чтоб не стать усталым зверем,

Чтобы выжить… Будь теперь

Хоть нечётким правдам верен,

Сердцу собственному верь!

1953

России 1953 (По поводу процесса врачей)

Твой свет во мраке был рождён,

Во мраке выношен, взлелеян…

Мрак наступающих времён

Былого мрака не страшнее.

Пусть грязь и ложь царят опять,

Но каждый час я повторяю:

Тебе ко тьме — не привыкать

И света ты не потеряешь.

1953

«Веет ветер…»

Ю. Айхенвальду

Веет ветер

   над вьюжными теми

      широтами,

Где, устав

   от насущной тоски

      о своём,

Мы с тобою

   поднимемся

      над пулемётами

И, взглянув далеко,

   упадём и умрём.

Мне,

   пожалуй, не надо

      удела счастливее,

Чем суметь,

   покидая предел нелегко

Мира,

   светлого,

      трудного,

         несправедливого,

На прощанье взглянуть

   далеко-далеко.

1952

На смерть Сталина

Всё, с чем Россия

   в старый мир врывалась,

Так, что казалось, что ему пропасть, —

Всё было смято…

   И одно осталось:

Его

   неограниченная

      власть.

Ведь он считал,

   что к правде путь —

      тяжёлый,

А власть его

   сквозь ложь

      к ней приведёт.

И вот он — мёртв.

   До правды не дошёл он,

А ложь кругом трясиной нас сосёт.

Его хоронят громко и поспешно

Ораторы,

   на гроб кося глаза,

Как будто может он

   из тьмы кромешной

Вернуться,

   всё забрать

      и наказать.

Холодный траур,

   стиль речей —

      высокий.

Он всех давил

   и не имел друзей…

Я сам не знаю,

   злым иль добрым роком

Так много лет

   он был для наших дней.

И лишь народ,

   к нему не посторонний,

Что вместе с ним

   всё время трудно жил,

Народ

   в нём революцию

      хоронит,

Хоть, может, он того не заслужил.

В его поступках

   лжи так много было,

А свет знамён

   их так скрывал в дыму,

Что сопоставить это всё

   не в силах —

Мы просто

   слепо верили ему.

Моя страна!

   Неужто бестолково

Ушла,

   пропала вся твоя борьба?

В тяжёлом, мутном взгляде Маленкова

Неужто нынче

   вся твоя судьба?

А может, ты поймёшь

   сквозь муки ада,

Сквозь все свои кровавые пути,

Что слепо верить

   никому не надо

И к правде ложь

   не может привести.

Март 1953

«Я не был никогда аскетом…»

Я не был никогда аскетом

И не мечтал сгореть в огне.

Я просто русским был поэтом

В года, доставшиеся мне.

Я не был сроду слишком смелым.

Или орудьем высших сил.

Я просто знал, что делать. Делал,

А было трудно — выносил.

И если путь был слишком труден,

Суть в том, что я в той службе служб

Был подотчётен прямо людям,

Их душам и судьбе их душ.

И если в этом главный кто-то

Откроет ересь —

   что ж, друзья!

Ведь это всё — была работа.

А без работы — жить нельзя.

1954

Невеста декабриста

Уютный дом, а за стеною вьюга,

И от неё

   слышнее тишина…

Три дня не видно дорогого друга.

Два дня столица слухами полна.

И вдруг зовут…

   В передней — пахнет стужей.