На сибирских ветрах. Всегда тринадцать - [26]

Именно к нему, к Мамеду Алиевичу, попал на выучку Корольков. Обнаружив, как смышлен и прилежен ученик, старый мастер заявил категорически: «Дальше должен учиться!» — и продолжал свою опеку вплоть до дня, когда Корольков окончил вечернее отделение техникума.

Что касается Василия Нестеренко — на него обратил внимание Федор Максимович Басланцев, и уже это одно не могло не радовать: Федор Максимович с придирчивой строгостью отбирал учеников.

Сперва учеба давалась трудно. Басланцев не довольствовался передачей технического опыта: точно стружку, снимал он с Василия и легкомысленную шумливость, и склонность к похвальбе. Лишь затем, убедившись в надежных переменах, взял к себе в экипаж помощником.

Вот как сложилась поначалу новинская жизнь. Удачно сложилась. А затем вмешалось в нее и нечто сугубо личное.

Придя однажды к приятелю (к этому времени — опять же не без поддержки Басланцева — Нестеренко предоставили комнату), Корольков застал его перед зеркалом. «Ишь ты! Так охорашиваешься, будто на свидание идешь!» — «А почему бы и нет!» — лихо подмигнул Василий и уговорил Павла пойти с ним вместе: «Хочу, Паша, с одной дивчиной тебя познакомить!»

Отправились в конец города, в новый, еще незаселенный квартал. Здесь шли последние отделочные работы и воздух был пропитан запахами непросохшей штукатурки, свежей краски и шпаклевки. Перед одним из домов стояла бытовка — фанерный домик, поставленный на полозья. На дверях бытовки написано было: «Молодежно-комсомольская бригада З. И. Сидельниковой».

— Давай-ка в сторонке подождем, — предложил Василий, перейдя почему-то на шепот.

Ждать долго не пришлось. Рабочий день кончился, из домового подъезда показались девушки. В комбинезонах, заляпанных краской, в платочках, надвинутых низко до бровей, они никак не казались красавицами. Да и переговаривались между собой усталыми, осиплыми голосами.

— Дай срок! — снова шепнул Василий. — То ли увидишь, когда переоденутся!

И верно: четверти часа не прошло, как эти же девушки появились вновь — на этот раз принаряженными и похорошевшими.

— Ниночка! Тут я! — крикнул Василий и познакомил Королькова с худенькой большеглазой девушкой. — Познакомься, Нин. Приятель мой.

Познакомились, завязался общий разговор, но лишь до той минуты, когда Корольков увидел на пороге бытовки молодую статную женщину — и онемел.

— Ты чего? — удивился Василий. — Смотри-ка, Ниночка, никак твоя бригадирша на Пашу воздействовала!

Это была Сидельникова, и, здороваясь, она протянула Королькову руку, и прикосновение это обожгло его, и точно до самого сердца достал ожог.

А дальше что? В том и огорчение, что дальше вроде как и нечего было вспомнить. Казалось, не замечала Сидельникова, как прикованы к ней глаза Королькова, как, вместе с Василием зачастив на стройку, ловил он малейшую возможность, чтобы задержаться рядом. Нет, никак не отзывалась на это Сидельникова, и все очевиднее убеждался Корольков в равнодушии бригадира молодежно-комсомольской бригады: здрасте, до свидания — и только. Ни улыбки лишней, ни ласкового слова. Такой показала себя и на свадьбе Василия, и сегодня на базе отдыха. Ну а если так — довольно тешить себя несбыточным. Насильно мил не станешь, а превращаться в безвольную тряпку — хуже нет!

Отругав себя мысленно, Корольков заторопился дальше. Войдя в операторскую, увидел Ярчука. Кивнул ему и прошел к пульту.

Если бы не этот пульт и расположенные против него контрольные приборы, операторскую даже трудно было бы назвать производственным помещением. Стараниями комсомольцев, обслуживающих участок, стены операторской окрашены были в светлый тон, мягкий свет не резал глаз, вдоль окон вились живые растения. Постороннего, возможно, это могло бы обмануть, но не тех, кому предстояло дежурить у пульта. Каждый раз, в каком бы настроении ни приходил Корольков, он не только переключал свое внимание, но и ловил себя на ощущении приподнятости, почти торжественности.

Чем вызывалось это чувство? Прежде всего удивительными свойствами контрольных счетчиков и датчиков, в несколько рядов расположенных на панели перед пультом. Их, приборов этих, было много, и каждый обладал своими особыми повадками. Одни из стрелок казались накрепко примагниченными, и лишь едва приметная дрожь выдавала их постоянную чуткую настороженность. Другие, напротив, находились в беспрестанном движении — описывали то плавные, то прерывистые полукружья. Тут же разноцветными глазками мигали сигнальные лампочки, и это тоже создавало иллюзию одушевленности. Все эти технические приспособления становились как бы продолжением слуха, зрения и прежде всего разума: они помогали оператору постигать непрерывно происходящие нефтеперерабатывающие процессы, их вызревание в недрах коммуникаций. Этим и определялось приподнятое чувство — сознанием, что ты хозяин производственного процесса, можешь его не только регулировать, но и направлять.

Однажды на комбинат приехала группа столичных журналистов. Сопровождал их Асланбеков, и он улыбнулся, когда один из журналистов воскликнул:

— Потеряться можно среди этих всех приборов!

— Теряться нельзя. Слишком дорого стоит — теряться, — сказал старый нефтепереработчик. — Знаете, как, зовут у нас оператора? Рабочим умственного труда!