На рыдване по галактикам - [237]

Шрифт
Интервал

— Корме Шухера что настоящий, что протоплазменный экземпляр показывать, конечно, бесполезно, — вслух размышляю я, подставляя бока дезинфекции, — так что предлагаю подлинник для начала по старинке окатить водичкой, а соплеобразный клон сунуть в камеру глубокой заморозки. Она герметично запирается.

— Ты просто прирожденная сестра милосердия! Только в одном ботинке я лететь не согласный, — возражает Нюк. — А вытряхивать боязно как-то… А ну, как сквозанет в вентиляцию!

— Ну вот с ботинками у нас напряг, — развожу руками я, — даже куролапы — и те теперь сбагрили. Придется пожертвовать обувкой во имя безопасности Пяти Галактик. Да и все равно ты в полете в тапках шастаешь.

Пока Стратитайлер пакует ботинок-темницу в герметичный контейнер вместе со злодейски ухищенным розовым шариком, я припускаю в медблок. Варг через пару минут притаскивает Рекичински и шмякает его на кушетку, а я в свою очередь шмякаю тому на лицо кислородную маску. Может, я, конечно, и неважнецкая сестра милосердия, но посмотрела бы на самого Нюка, случись ему лобзаться с хищной протоплазмой! После такого все источники милосердия напрочь пересохнут до состояния тарнакских пустынь. Вдруг ЭТО меня своими токсичными слюнями успело изгваздать? Я ведь хоть убей не помню, что происходило за пару минут до того, как Нюк спугнул склизкого оборотня. Последнее, что ясно сохранилось в памяти — несмолкаемый говор, от которого меня впервые в жизни посетило что-то вроде приступа космической болезни. А потом все как в тумане. Впрочем, мне не привыкать. Первый-то поцелуй тоже с тем еще… плазмюком в свое время случился. И также в момент явного и серьезного помрачения рассудка.

Ларссен-Рекичински не спешит приходить в себя. Говорила же, водой надо. Кислород — это для неженок. Когда дедушка с яблоньки упал, на которой от праведного гнева Маси несколько суток спасался, ведро ледяной H>2O мигом его взбодрило. Живее всех живых соскочил, аж спасительный резервуар макушкой промял — такой резвости мы сами от него не ждали, не успели опустевшее ведерко отдернуть.

Но у разведчиков из глубокого космоса свои приемчики. Приподняв маску, Варг отвешивает пострадальцу звонкую плюху, а когда та не оказывает особого целебного воздействия — и вторую. Двойная доза работает лучше: прилившая к щекам кровь начинает активно качать кислород к мозгу, и суперкарго приходит в себя. Его блуждающий взгляд натыкается сперва на мрачную рожу кэпа, а затем — на мою. Не сильно, впрочем, от первой отличающуюся.

— Что случилось? — бормочет он, машинально потирая алеющую щеку. — А где я? Капитан, вы же меня в трюм ящики опечатывать по новой отправили… А потом я что-то ничего не помню… — озадаченно прибавляет Ларссен.

— Я?! — изумляется Варг. — От кислородного голодания умом повредился, не иначе. Я тебя толчки драить посылал, вот это точно было!

— Вы, — настаивает суперкарго. — Вы же лично меня в трюм сопровождали, сами велели бросать к зирковой матушке гальюны и бежать грузом заниматься.

— Значит, этот джокордов выплодок и вами, капитан, прикинуться успел. Может, волос где ваш подобрал или там… в душе слив облизал, — констатирую я и не без подозрения всматриваюсь в хмурое чело Варга: а точно ли он? Вдруг плазмюк успел на корабле еще кучу двойнях наплодить? Вот и с Шухером точно не все ладно… Как теперь вообще можно быть в ком-то уверенным на все сто?

— А может, их на моем корыте уже полон зирков гирганейский трюм!!! — гаркает Варг, озвучивая мои тревоги. — Бо, сученыш ржавый, сколько на борту биологических объектов?!

Оскорбленный грубым обращением борткомп ледяным тоном ответствует, что ровно столько, сколько положено по штату, плюс кадет Соколова, а также все еще пребывающие в карантине Шухеровы гибриды. Но вся ДНК легальна и к провозу им, капитаном Вегусом, одобрена. Не то датчики Бо плазмюков просто не видят, не то впрямь единственный засланец просочился… Как раз с Шухеровыми детками. А как бы Бо его вычислил, когда этот паразит ДНК меняет шустрее, чем Нюк — гравиботинки на мягкие тапочки?

— Прошу прощения, капитан, одного гибрида не хватает. Не понимаю, как он мог покинуть карантинную зону… — недоуменно прибавляет Бо через минутку, пересчитав, должно быть, порождения лимбийского гения по головам. То бишь, бутонам.

— Ню-у-ук! — гаркает Варг. Инженер приносится ковыляющим аллюром, все еще полуобутый, крепко держа обеими руками контейнер с ботинком.

— Вот, для верности скотчем обмотал, — гордо сообщает он, демонстрируя похожий на кокон гигантской кровососущей бабочки предмет. И тут же отдергивает его, пряча за спину и подозрительно прищуривая овечьи глазюки.

— А чем докажете, что это вы, а не такой же подменыш?

— Аудиоприемники пообрываю — живо допрешь! — рыкает Варг. — Как с капитаном разговариваешь, соплюк гальюнный?!

— Метеоритный рой мне в корму, что там у вас опять стряслось?! — встревает по селектору Бас, которому, должно быть, на кэпа уже Бо нажаловался.

Ларссен, все еще сидя на кушетке с кислородной маской в руках, ошалело таращится на нас. А я лихорадочно размышляю, как же проверить подлинность всех членов экипажа? Ведь теория о том, что личная память оригинала для подменышей — терра инкогнита, все-таки остается лишь теорией. Вдруг плазмюк-главнюк и такими талантами владеет? И вообще, после того позорного инцидента под мегагрибами я и в самой себе-то не вполне уверена!


Рекомендуем почитать
Колдоискатели

Если характер вдруг резко меняется — это обычно не к добру. Но чтоб настолько! Перемены приводят Настю не куда-нибудь, а в чужую вселенную, где есть непривычные боги и маги, и более привычные ненависть и надежда… А как же наш мир? Кажется, что в отличие от того, параллельного, он начисто лишён магии. Но если очень-очень хорошо поискать?


Философия пожизненного узника. Исповедь, произнесённая на кладбище Духа

Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.


Где они все?

Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?


Стихи

Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.


Рай Чингисхана

Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.


Родное и светлое

«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.