На руинах нового - [85]
Перед нами – система культурно-исторических цитат, отсылок к самым разным слоям «низкой» и «высокой» культуры, которую понимающий человек распознает, а не понимающий не заметит, но в любом случае чем-нибудь заинтересуется, а то и купит. Тут явлен другой тип отношений между покупателем, товаром и общественной пользой, внешне рыночный, но на самом деле он ближе к принципам, которые исповедовали английские эстеты-социалисты из группы прерафаэлитов и движения «Искусств и ремесел». В магазине Oxfam современный капитализм – наемный работник, а не хозяин. В этом смысле именно здесь – а не на Оксфорд-стрит – дух Рождества, дух подлинного христианства как религии исторической и европейской, религии нестяжательской, деятельной и даже радостной.
И конечно же, Oxfam преподает горький урок всем участникам рождественской книжной лихорадки. Писатель, который в спешке заканчивает очередной роман или очередную биографию поп-певца, чтобы книга его успела попасть на полки магазинов, успела быть купленной, завернутой в красно-белую бумагу со звездочками и положенной под рождественскую елку, увидит здесь финал издательской суеты. То, подо что закладывали немалые бюджеты, что рекламировали в газетах и в метро, о чем были вынуждены писать рецензенты, печально наблюдающие исчезновение своей профессии, вот оно, среди поп-культурной мишуры давно прошедших праздников, потрепанное, слегка пыльное, на ценнике – £1.
Аванс давно потрачен, гонорар ушел на ипотеку, ненужные подарки сданы в Oxfam – к чему была ярмарка рождественского тщеславия? Ответ прост: все, абсолютно все в этом мире найдет свое последнее пристанище в магазине Oxfam. Благодаря замечательным людям, которые семьдесят лет назад придумали эту систему, благодаря тысячам сегодняшних волонтеров даже бессмысленные книжки, изданные для нужд бессмысленного рождественского шопинга, приносят настоящую – пусть и скромную – пользу. Так что еще один урок Oxfam’а – скромность. Не глупые революционеры с Че Геварой на майке, а веселые, раскрашенные в разные цвета, татуированные сотрудники магазина Oxfam на Кингсленд-роуд меняют жизнь в нашем мире к лучшему – медленно, почти незаметно, очень скромно, но без всякой остановки.
И для обычных читателей, для тех, кто книг не пишет, не издает и даже не рецензирует, в Oxfam’е есть о чем подумать. Ведь в конце концов самые большие шедевры, любой «Улисс» или «Король Лир» окажутся на одной полке с бог знает чем, и для обычного человека вроде тихого безработного, с которым я как-то разговорился в Oxfam, разницы особой нет. Патрик (так он назвал себя) ткнул в роман Зэди Смит и спросил меня, хорошая ли это книга? И лучше ли она, чем вот это? – последовал жест в сторону детективов Ю. Несбё. Или лучше взять такую штуку? – Патрик указал на одно из сочинений Билла Брайсона. Я помолчал, покачал головой и – да простит меня Зэди Смит, которую я очень уважаю, – пробормотал: «В общем-то, это примерно одно и то же».
Воскресный торг
Если сегодня воскресенье, да еще и посредине длинных выходных, ты остался в Лондоне и нежный демон прокрастинации выел мозг, то лучше всего бросить дела и отправиться смотреть жизнь, какой она получилась из столкновения общих добрых намерений с косной материей жизни десятка миллионов людей на ограниченной территории. Как-то раз я так и сделал, вспомнив, что знакомые приглашали меня на Bookwood рядом с парком Лондон-филдз.
Александр Пятигорский, проживший в этом городе почти тридцать пять лет, считал Лондон лучшим местом для философа. Лондон – идеальная рамка для философствования, вежливая и безразличная, внутри ее делай – а главное, думай – что хочешь. Никому особенно не интересно, кто ты и что ты, формально все равны, а уж какие связи между людьми образуют стальную социальную систему этого общества – вопрос другой и совсем не философский, а социологический. А так, тебя наконец-то оставили в покое и можно спокойно подумать. Пятигорский продолжает здесь мысль Герцена, который в «Былом и думах» отмечает: главное достоинство этого города – возможность чужаку пребывать в состоянии полного одиночества в толпе. Все так – соглашусь и с Александром Ивановичем, и с Александром Моисеевичем. Но для меня в Лондоне есть вещь, начисто отвлекающая как от философских размышлений, так и от одиночества, – это книги.
Кажется, никто не заметил, что Лондон, больше и прежде всего, – город книг. Верно, британское общество довольно прохладно относится к отвлеченному знанию, а местная интеллигенция страдает оттого, что никак не влияет на общество, в отличие от Франции, к примеру. Но городская жизнь насыщена книгами – их сочинением, изданием, рекламой, продажей и перепродажей. «Книги Лондона» – это не экономика, это образ жизни. Здесь три сети книжных магазинов – «Уотерстоунз» (Waterstones), «Блэквеллз» (Blackwell’s, впрочем, он дышит на ладан) и «Фойлз» (Foyles). Плюс как бы «независимый книжный», но тоже раскинувший небольшую сеть, «Донт букс» (Daunt Books) – он сделан для более изысканной публики, точнее – для той части среднего класса, что считает себя изысканной и продвинутой, когда-то таких называли «бобо» («богемные буржуа», bourgeois-bohème). Но самое интересное начинается, когда принимаешься бродить по разным лондонским районам, особенно по Ист-Энду и северо-востоку. Везде обнаружишь местную лавку с рафинированным выбором книг. Обычно это смесь радикальной левой философии, книг по искусству и всяческой музыке, с политически-радикальным (или эстетским) краеведением плюс исключительно занимательная социология и культурология. Очень много поэзии, которая одним краем примыкает к социологии и политической теории, а другим – к арту. Есть и беллетристика, но там скорее Том Маккарти, Уилл Селф, Ларс Айер, чем Мартин Эмис или Джулиан Барнс. Плюс целые полки переводов, особенно с французского и испанского. Впрочем, недавно, после начала тихой андерграундной моды на Роберта Вальзера, стало больше немецких книг. За независимыми книжными идут букинисты – замечательные лавки не только на той же Чаринг-Кросс-роуд, но и в самых странных местах. Мой любимый лондонский букинист, «Скуб» (Skoob, прочтите задом наперед, получите Books), вообще спрятался в подвале огромного бруталистского жилого комплекса Брансуик в Блумсбери.
