На распутье - [54]

Я уже снял трубку «вертушки», набрал номер… но положил ее. Ну что мне может ответить Фюлёп? Будь я на его месте, тоже вряд ли бы смог чем-нибудь помочь. Там, наверху, решают вопросы в принципе, а все остальное ложится на нас. А в принципе я не могу возразить, стало быть, своей жалобой буду лить воду на мельницу своего противника. Как же претворить эти принципы в жизнь? Извольте потрудиться. Не справитесь? Тем, что буду плакаться, делу не поможешь, только докажу свою беспомощность. А партия? Вот где я должен высказать все.

Не откладывая в долгий ящик, я позвонил по городскому телефону в райком и договорился о незамедлительной встрече с Анталом Сегеди.

Пока я говорил, Сегеди внимательно слушал.

— Когда я работал главным инженером, Гергей был моим лучшим помощником, — рассказывал я, — прекрасно обходясь теми знаниями, которыми обладал и без техникума. Но как мне втолковать это Холбе? Сказать о высокой сознательности Гергея, о чувстве ответственности, о том, как он относится к делу? Я уже пробовал, доказывал Холбе, что это не пустые фразы, что я ничего не предваряю, что Гергей сам оправдает доверие своей практической работой. Но я бессилен убедить Холбу! Вместе с назначением он получил и право решать, не могу же я навязывать ему кого бы то ни было силой. Да и какой толк в этом?

— Нет, нет, товарищ Мате, это не выход, — произнес Сегеди и вздохнул. — В данном случае нажимом ничего не добьешься. Мы не можем не придавать значения некоторым фактам, а они, собственно говоря, не столь уж печальны. Любая перемена временно увеличивает заботы, не всегда удается избежать и личных обид. Но в интересах дела, к сожалению, с ними приходится мириться. Интересы социалистического строительства требуют сейчас концентрации всех сил на укрепление экономики. Благо, мы наконец-то дожили и до этого.

— А как же быть с Гергеем?

— Это вы сами должны решить!

— Я один? Разве это только мое дело? Да и что я в состоянии сделать в создавшихся условиях? Не думаете же вы, товарищ Сегеди, что Гергей воспримет безболезненно свой перевод в другой отдел? Или плевать на него? Партия будет равнодушно смотреть на это и займется тем временем организацией концертов джазовой музыки?

— Концертов джазовой музыки? — засмеялся Сегеди.

— Вот именно. У нас в округе народ валом валит на собрания, если будет играть джаз. Вернее, только на джазовые концерты и ходит. Молодежи выдают музыкальные инструменты, ноты, и даже после десяти часов вечера они могут играть, как им заблагорассудится, рабочая милиция им не указ. И никому не нужно предъявлять ни партийного, ни кисовского[3] билета — вход свободный. Впрочем, это к делу не относится.

— Честно говоря, товарищ Мате, — серьезно сказал Сегеди, — я вас понимаю. Но теперь уже поздно. Было бы лучше всего, если бы Гергей снова стал секретарем парткома. Но мы только что утвердили Сюча, поскольку парторги крупных предприятий назначаются из нашего аппарата, и теперь, спустя несколько недель, не снимать же его? Как расценит это Сюч? Если даже мы и подберем ему другое место, какие разговоры пойдут на заводе? Коммунисты, может быть, и поймут нас. Но беспартийные? Дескать, понадобилось пристроить Гергея. И этим только подорвем его авторитет. Нет, мы бессильны что-либо сделать для него. Все-таки вам придется самому что-то предпринять. Подыщите ему такое место, где бы он пользовался уважением и смог лучше и полнее проявить свои способности.

«Бесцельный разговор», — подумал я и встал.

6

Я зашел к Пали и сел против него, по другую сторону стола.

— Пали, — ринулся я вниз головой в ледяную воду, чувствуя, как у меня сжимается сердце, — подобрал я тебе лучшую должность после реорганизации. Для тебя сейчас основное — это выйти из подчинения главному инженеру, — у меня не хватило духу назвать имя Холбы, — и подчиняться непосредственно мне, мы бы и впредь смогли работать вместе. Признаюсь, предлагаю тебе это не без корысти, не могу обойтись без твоей помощи. Она всегда очень много значила для меня, дорожу я ею и сейчас и, надеюсь, впредь буду дорожить еще больше. Не взял бы ты на себя отдел кадров? — выпалил я скороговоркой и только теперь впервые поднял на него глаза.

Гергей спокойно смотрел на меня. При этом он беспрестанно вертел ключом в замке и улыбался. Но вот улыбка исчезла с его лица, взгляд стал проницательным.

— Это пожелание Холбы? — спросил он.

— Пали, не в том суть. В сложившейся обстановке это тебе больше подойдет.

— Яни, скажи откровенно, так хочет Холба?

— Нет, — соврал я и отвернулся.

— Тогда попрошу тебя, если есть хоть какая-нибудь возможность, оставить меня в том же отделе. Если нельзя начальником — не беда. Я с головой влез в это дело. Даю слово: техникум окончу на «отлично», а осенью поступлю в институт. Я не мальчишка, чтобы меня перебрасывать с места на место. Тем более что здесь я, по-моему, могу принести пользы больше, чем где бы то ни было…

— А если бы тебе предложили снова стать секретарем парткома?

— Но ведь не предлагают.

— А если бы?

— Я сказал бы то же самое.

— Пали, — пролепетал я, смущенный собственной ложью и неожиданным поворотом дела, — все-таки подумай над моим предложением. Прежде чем сделать его, я все очень тщательно взвесил, и, можешь поверить мне, это единственное правильное решение…