На распутье - [38]

— Пали, я сгорел бы со стыда, если бы написал неправду, присвоив себе чужие заслуги.

Он прищурил глаза.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я толкаю тебя на обман? Заблуждаешься. Я исхожу всецело из интересов дела. Ты надежный, хороший малый, выполнял в прошлом любое наше поручение. Не твоя вина, что ты сделал не так много, как тебе хотелось бы. Эта бумажка — он поднял листок — будет всю жизнь сопутствовать тебе. Я хочу, чтобы партия знала, что ты за человек. Надежные люди нужны и сегодня.

Лестно было слышать это и в то же время совестно. К тому же я терзался сомнениями, подозрениями и даже думал, что он просто из зависти всячески препятствует моему продвижению вперед. Перспектива просидеть пять-шесть лет на студенческой скамье, признаться, смущала меня, и мне очень не хотелось упускать другую возможность. В силу всех этих причин я все еще пытался противиться.

— Послушай, товарищ Гергей, — переходя на официальный тон, ответил я, — допустим, я последую твоему совету, соглашусь с тобой. Но имей в виду, с большой неохотой иду я на учебу. Считаю этот путь слишком медленным, долгим, пожалуй, больше того — напрасной тратой времени. Пусть даже не существовало бы возможности поступить на офицерские курсы, но разве здесь, на заводе, как и в любом другом месте, мало требуется руководящих кадров. Иной раз днем с огнем не найдешь подходящего человека на тот или иной ответственный пост. Думаю, мне тоже можно бы доверить какой-нибудь из них, где я мог бы приносить больше пользы партии. Не кажется ли тебе, что на данном этапе классовой борьбы отвлекать человека на полдесятилетия — непозволительная роскошь?

Пали вынул ключ из ящика, положил его на середину стола, откинулся назад и уставился на него, как на какую-то диковинку.

— Яни, — негромко, но многозначительно произнес он. — Институт, как я уже сказал, моя давнишняя мечта в отношении тебя, и, признаюсь, я всегда глубоко переживал, когда осуществить ее мешало что-то. Ты спрашиваешь, позволительная ли роскошь отрывать человека от работы на целых пять лет на данном этапе классовой борьбы? Ты прав. Непозволительная. Но лишь в том случае, если ограничиться пятью годами и не видеть того, что будет дальше. Ты полагаешь, что за эти пять лет удастся все решить? Классовая борьба станет пройденным этапом, мы одержим окончательную победу над врагом и наступит рай на земле?

— Если только не будет войны, — вставил я.

— А если будет война, ты сможешь пойти в армию и из института. Тебе сколько лет? Двадцать два? Или двадцать три? Вот бы мне столько! Вовсю прыть помчался бы я в институт, как, бывало, бежал с мячом по краю, оставив позади преследовавших меня защитников. Но сейчас мне не уйти от них, не вырваться на простор, я плотно прикрыт. Поэтому отпасовываю мяч тебе. Пойми же наконец. Пройдет время, все станет на свое место, и, как ты думаешь, на чьи плечи ляжет потом забота о производстве? Рабочих, надежных и ненадежных, у нас хватает, и даже с избытком. Но своих технических кадров мы не имеем. Все они достались нам, черт возьми, от старого режима. Мне думается, нам уже нельзя тянуть с этим делом и нужно как можно скорее побольше таких, как ты, посылать в институты. Между прочим, имей в виду, я позабочусь, чтобы во время учебы ты получал не меньше, чем зарабатываешь сейчас.

— Оставь. Пали, разве в этом дело…

Смущенный тем, что он постепенно выбил у меня все аргументы, я чувствовал, как во мне растет стремление не подчиниться его воле. Особенно меня раздражало то, что, докурив сигарету и выбросив окурок за окно, он принялся ковырять спичкой в зубах, время от времени сплевывая под стол.

— А в чем же? — приглушенным голосом, так как ладонь прикрывала рот, спросил он.

— Разве я могу что-нибудь изменить? Ведь все равно будет по-твоему.

4

Получив аттестат зрелости, я успешно сдал экзамены в институт. Единственное, что повседневно связывало меня теперь с заводом, — это спорт. Я по-прежнему играл в заводской футбольной команде. Недавно Пали избрали, в дополнение ко многим другим его обязанностям, и председателем спортивной секции. Во вступительном слове на организационном собрании он сказал, что его поставили бы в тупик, если бы ему пришлось определить, какая из его обязанностей важнее. Во всяком случае, пост председателя спортивной секции стоял бы в этом перечне далеко не на последнем месте. Это всем очень понравилось. На Пали мы возлагали большие надежды, так как наша футбольная команда переживала серьезный кризис и чуть было не выбыла из будапештского чемпионата. Тренировал нас физрук, молодой человек, увлекавшийся гимнастикой, а среди нас нашлось всего лишь несколько любителей ее. Кроме того, основное значение он придавал сдаче норм на значок ГТО, ибо хорошие показатели считались бы его личной заслугой.

С избранием Пали действительно произошли существенные перемены. Он снова взял тренером Йожефа В. Паппа, которого после освобождения приняли на завод только благодаря тому, что он одним из первых явился на работу и не одну неделю трудился бескорыстно и, даже не спрашивая, кто и сколько будет платить, знай делал свое дело — носил кирпичи, расчищал развалины, подметал.