На распутье - [37]

Мне одинаково были ненавистны как похвалы, так и сочувствие, и все больше я злился на Пали. К тому времени с нашего завода многие выдвинулись: нашелся среди них и посол — вместо Гергея взяли седовласого, горластого слесаря Лайоша Абеля, трое стали директорами заводов, многие заняли высокие руководящие посты в многочисленных учреждениях и партийных органах. После того случая, когда Гергей предложил мне место Ленерта, он никогда не заговаривал со мной на эту тему и, по всей вероятности, пресекал всякий интерес ко мне извне. Почему? Из зависти? По злобе?

Но вот как-то раз к нам пришел работник райкома партии вместе с каким-то штатским. Расположившись в директорском кабинете, они пригласили сначала Гергея, а потом меня. Штатский подробно расспрашивал о моем прошлом, а под конец сообщил, что я отобран на офицерские курсы, через полгода, мол, смогу стать майором, подполковником или даже полковником в зависимости от успеваемости. Спросил мое мнение на этот счет.

Предложение мне понравилось. Стану полковником, подумал я, ибо ничуть не сомневался, что окончу курсы на отлично.

Гергей сидел молча, за все время нашего разговора не проронив ни звука. Когда они ушли, он вызвал меня к себе.

Под партбюро Гергей приспособил помещение бывшего подсобного склада позади машинного отделения, так как не хотел занимать кабинет в здании заводоуправления. Всю комнатушку загромоздил большой черный письменный стол, некогда принадлежавший начальнику отдела найма Гоацу. Наверно, его поставили сюда шутки ради, но Пали не замечал этого или просто не обращал внимания. За этим письменным столом его, скорее, можно было принять за слесаря, которого пригласили починить замок.

— Послушай, Яни, — сказал он, когда я уселся против него. — Ты слишком легко дал согласие идти на эти офицерские курсы. Ты все обдумал?

— А чего тут обдумывать?

— Все-таки речь идет о твоем будущем.

— Советуешь мне всю жизнь торчать на кране?

— Погоди, не горячись… — урезонил он меня, так как я уже перешел на довольно высокие ноты. — Хочу посоветовать тебе совсем другое. Давно вынашиваю я одну мыслишку, все с тобой собирался потолковать…

— Но я уже дал согласие! — перебил я его.

— Да выслушай же ты наконец! Неужели тебе так нравится военная форма или завод надоел?

— Не болтай глупости.

— Благодарю.

— Сам напросился.

— Ладно. Но только выслушай сначала. Вот тебе мой совет: выкинь ты из головы военную службу и поступай в институт. Иди учиться. Ты молод, у тебя есть голова на плечах, сможешь стать отличным инженером. Ты когда-нибудь думал об этом? Представь себе, как в один прекрасный день ты приходишь на завод с дипломом инженера и получаешь назначение, скажем, в малый сборочный цех, где ты сейчас работаешь?

Меня поразила эта мысль, несколько минут я молча взвешивал ее… она все больше нравилась мне, но почему-то казалась неосуществимой. За плечами у меня всего четыре класса городского реального училища, придется очень много наверстывать, много времени потратить на учебу… А тут через полгода можно стать полковником, в худшем случае — майором.

— Пали, мне кажется, неудобно отказываться. Что скажут товарищи? Ведь я уже дал согласие, еще подумают, что я не хозяин своему слову, нерешительный, слюнтяй…

— Это я беру на себя, — перебил он.

— Нет, Пали, лучше мне все-таки идти на офицерские курсы.

Он пожал плечами.

— Ну так знай, старина, что тебя навряд ли возьмут. Они на каждое место отбирают по три кандидата, и я сразу же высказал им свое мнение, то же самое, что и тебе сейчас. Ты молодой, способный, никогда не служил в армии и, как мне кажется, никогда не сможешь стать настоящим военным. Ты должен учиться, идти в институт.

Через несколько дней Пали снова пригласил меня и сообщил, что через десять дней истекает срок записи на сдачу экзаменов на аттестат зрелости, надо срочно принимать решение.

Ну и задал же он мне задачу! Если остановлю свой выбор на офицерских курсах и пойму, что это не для меня, потеряю целый год учебы в институте. Если подам заявление на сдачу экзаменов, Пали воспользуется этим для того, чтобы они отказались от моей кандидатуры и взяли другого.

Целую неделю я раздумывал, пытаясь тем временем изложить на бумаге свою автобиографию. Когда кончил писать ее, отнес Пали.

Читая мою автобиографию, Пали раскачивался на стуле, изредка кивая головой, а свободной рукой вертел ключом в замке письменного стола.

— Хорошо сочинил, — сказал он, откладывая листок в сторону. — Особенно ценно то, что правду написал. Закуришь? Или все еще не научился? — засмеялся он, закуривая; в последние дни он стал заметно больше курить. — Что же ты, — произнес он, выпуская дым, — забыл написать, как тебя рвало у моста, а я держал твою голову? А?.. Я хочу этим сказать, что в биографии ты ни словом не обмолвился о своей нелегальной работе в прошлом, если не считать скромного упоминания о том, что в какой-то мере ты был связан с подпольным рабочим движением. С полным правом можешь писать, что ты участвовал в нем. Я могу подтвердить. — Он встал, улыбаясь, похлопал меня по плечу. — Ведь ты же действительно участвовал в нем!