На распутье - [33]

Часы на кафедральном соборе после четырех глухих ударов пробили десять звонких.

Как сказала Йолан, на углу корчма, шелковица, под нею стулья, столики, от угла четвертый дом, единственный двухэтажный, если стать лицом к нему, первое окно внизу, справа от ворот.

Я постучал.

Какая она, Эржи?

Ни звука.

Снова постучал по стеклу, неторопливо, ритмично, раз, два, три… одиннадцать… Вот, кажется, приблизилась чья-то голова. Или мне показалось? Продолжаю стучать. Кто-то приник к стеклу.

Я показываю жестами, чтобы открыли окно.

Тень исчезла и вскоре появилась вновь, но теперь уже в зимнем пальто, тихонько открыла створку окна.

— Кто там? — спросил шепотом женский голос.

Светлые волосы упали женщине на лоб, она откинула их рукой назад.

— Яни Мате, — ответил я тоже шепотом. — Вы, наверно, слышали обо мне. — Я достал из кармана конверт. — Возьмите, пожалуйста, это вам посылают товарищи.

Она не сразу протянула руку, еще больше высунулась в окно, чтобы получше разглядеть меня; волосы опять упали ей на глаза, она потянулась поправить их, пальто распахнулось, и я увидел се полную грудь… Вспомнилось, что рассказывал Пали о первой брачной ночи…

— Пожалуйста, возьмите, — пробормотал я, совсем смутившись. — И еще интересуются, не получали ли вы каких-нибудь известий от Пали.

Она продолжала колебаться, но в конце концов, хоть и не охотно, все же взяла деньги, свернула их и сунула в карман. Снова поправила волосы и прошептала:

— Нет, к сожалению, ничего. А вы?

— Тоже.

Мы продолжали стоять, я не в состоянии был выдавить из себя ни слова, ничего не шло мне на ум, кроме узкой кровати, о которой говорил Пали, ее волос и ночной рубашки, которую увидел, когда распахнулось пальто.

— Я еще приду, — произнес я наконец. — Но не заставляйте долго стучать.

— Когда? — спросила она шепотом.

— Не знаю.

— Я прикрою окно, но не запру. Вы только нажмите, я тотчас проснусь. Ладно?

«Словно о свидании договариваемся», — подумал я, ощутив легкое головокружение.

— Хорошо, так и сделаю… Что-то еще поручили, но никак не вспомню, — сказал я.

— Тс-с-с, — зашептала она. — Потише, а то услышат. Лучше вам уйти…

— Целую ручки…

Она закрыла окно и тут же распахнула снова.

— Ах, я даже не поблагодарила вас. Видите, до чего растерялась…

Шагая уже по своей улице и размышляя о том, как встретит меня мать, я вдруг вспомнил, что надо было попросить у Эржи пару старых чулок.

«Вот осел. Ну и дурак же, — подумал я, — а Йолан тоже хороша, ишь какое поручение придумала».

Как-то раз — помню, уже подмораживало — Эржи сказала, чтоб я больше не приходил, кто-то в доме заметил меня. Я сообщил об этом Йолан, но она ответила, что ходить все равно придется, но нужно вести себя так, чтобы подумали, будто она моя любовница.

Я невнятно пролепетал, мол, как ты можешь говорить такое, и покраснел до ушей.

А вечером направился к Эржи, нажал на оконную раму, окно оказалось закрытым, постучал, но никто не отозвался. Я принес сверток, деньги и письмо. Из-за последнего должен был увидеться с ней, так как на него ждали ответа. Поэтому, не долго думая, я вошел во двор и постучал в дверь. Она тотчас открыла ее и быстро захлопнула за мной.

Я впервые видел ее так близко, во весь рост. На ней было длинное платье с закрытым воротом — рассчитывала, что я зайду, или поджидала кого-то другого? На кухне, куда я попал, царил образцовый порядок, дверь в комнату была открыта, по-видимому, Эржи находилась в комнате, когда заметила — наверняка проследила, — что я завернул во двор, постель тоже была прибрана.

Она стояла напротив меня, скрестив руки на груди, кончиками пальцев касаясь плеч, — так, наверно, она прикрывалась бы, если бы я застал ее нагой, — громко, порывисто дышала. Зардевшаяся, она выглядела сейчас очень молоденькой, хотя года на три или четыре была старше меня.

Я пролепетал, что не мог не прийти, попытался даже передать наказ Йолан о том, что нам надо создать впечатление у посторонних, будто мы… Но, окончательно смутившись, умолк, быстро отдал все, что принес, и попросил сейчас же написать ответ.

Она подсела к кухонному столу, опустила пониже лампу. Освещенные сверху, ее светлые волосы стали еще более золотистыми; прочитала письмо, взглянула на меня и, как мне показалось, улыбнулась. Затем, перевернув листок, на обратной стороне письма принялась писать ответ. Я сидел напротив и мог бы прочесть все, что она пишет, но поддался другому соблазну: смотрел на ее сверкавшие в электрическом свете волосы, на ее плечи, руки, которыми она выводила строчки, на ее грудь…

Хлопнула калитка, затем где-то щелкнул замок.

Эржи вскинула голову, перо застыло у нее в руках. Мы долго молча смотрели друг на друга, потом она снова склонилась над письмом и стала писать.

Закончив, Эржи пробежала написанное глазами — теперь уже не торопясь, — вложила в новый конверт, провела кончиком языка по краю, не сводя с меня глаз, запечатала и протянула мне.

— Пожалуйста, — сказала она таким тоном, словно спрашивала: ну а чего еще вы хотите от меня?

— Пусть вас не стесняет мое присутствие, — произнес я, помолчав. — Вы ложитесь. А я посижу и, когда все в доме уснут, осторожно открою окно…