На пути в Индию. Персидский поход 1722–1723 гг. - [23]
Такая приверженность к европеизации явно была симпатична царю, и он не стремился быстрее отпустить гостя. 29 сентября в Коллегии иностранных дел Измаил-бек получил подарки: восемь тысяч рублей червонными, девять аршин парчи, два портища сукна и деньги на дорогу; кубок и соболя дожидались его в Москве. На прощание Пётр повёл его в свою токарню в Зимнем дворце, подарил ему собственноручно сделанную табакерку из слоновой кости и «две трубки зрительные», и Измаил-бек вновь «с великими слезами целовал его величества ноги»[148].
8 октября он наконец покинул гостеприимный Петербург, куда в это время уже прибыл шахский подарок — доставленный из Астрахани слон. Вслед за ним поскакали на юг с надлежащими полномочиями и ценными мехами на три тысячи рублей Семён Аврамов, получивший в награду чин секретаря (из «подлых мужиков» шагнул сразу в X класс Табели о рангах!) и унтер-лейтенант флота Борис Мещерский — добиваться ратификации договора молодым шахом Тахмаспом.
Левашову император повелел «власть и правление визирское взять на себя… визирю объявить, что ему и его служителям уже делать нечего, того ради чтоб он ехал куда похочет и с добрым манером его отправишь; буде же скажет, что он не смеет ехать без указу шахова, то его силою не высылать, только б ни во что не вступался, и ничего не делал; также и квартиру свою визирскую уступил вам, а ежели что станет противное делать, тогда его выслать». В том же указе царь требовал немедленно отправить посольство к шаху для ратификации договора и наладить сбор налогов, а также наметил программу освоения природных ресурсов Гиляна, «где что родится», в том числе селитры, меди и свинца.
В отношении других уступленных, но ещё не занятых русскими войсками территорий Пётр был более осторожен — распорядился «к весне тебе обстоятельно к нам отписать, какие места и провинции своими людьми содержать и управлять можешь». Другим предназначенным для публичного оглашения указом бригадир назначался «верховным нашим управителем в Гиляне и над всеми по обеим сторонам лежащими провинциями, кроме Дербента, Баки и Астрабада» с теми же полномочиями, «как прежние от шахова величества тамо бывшие управители управляли и чинили»[149].
Оттоманская Порта объявила договор недействительным, поскольку-де «принц» Тахмасп не имел никаких полномочий заключать его при живом отце Султан Хусейне. На совете, собравшемся 4 января 1724 года в султанском дворце, Дамад Ибрагим-паша поставил вопрос: «Что будем делать, примем предложение царя (об остановке наступления в Закавказье. — И.К.) и прекратим иранский поход либо сочтем данное предложение нарушением договора и начнем подготовку к походу на Россию?» Пока присутствующие колебались, великий визирь покинул заседание вместе с шейх-уль-исламом. В дело вступил французский посол: подал совету письмо, в котором убеждал советников султана, что так как ни Россия, ни Османская империя не намерены нарушать договор о мире, переговоры должны быть продолжены, хотя военные приготовления стоит продолжать — они послужат дополнительным аргументом в споре с русскими[150].
Явившийся на заседание султан Ахмед III склонялся к войне. Диван уже готов был объявить её, но по предложению великого визиря и главного драгомана (переводчика) Порты всё же решил продолжить переговоры[151]; присутствующие согласились с мнением французского посла и предоставили Неплюеву время, чтобы он связался с Петербургом для выработки новых предложений. Великий визирь рассчитывал получить часть бывших иранских владений без войны — она стоила бы дорого, а успех не был предрешён.
К тому же осенью 1723 года войска эрзерумского паши вели неудачные бои под Гянджой с отрядами местных жителей, армянских ополченцев и грузин под командованием кахетинского царя Константина II. «И мы имели с ними жестокий бой осемнадцать дней, и многих из них погибли великих пашей…» — писали гянджинцы бакинскому коменданту князю И.Ф. Барятинскому, прося прислать войска «на оборону провинции Генджинской»[152].
Не удалось туркам и поднять против русских Дагестан. Хаджи Дауд не смог выполнить поставленную перед ним задачу — «выгнать российский гарнизон из Дербента и всяких тамошних краев». Султанский указ о передаче под его власть Ширвана имел обратный результат — местные владетели не признали выскочку-правителя и на встрече в урочище Худат договорились: «…быть Шемахе и Баке городу за шамхалом, да Мюскер, Шабран за Даудом, де Кубе и Калхан за усмеем, а городу Дербени за майсумом».
Неустанно трудились дипломаты. Неплюев заявлял туркам, что договор с Тахмаспом не противоречит интересам Османской империи; более того, царь мог бы убедить шаха уступить Порте часть территории. То же делал и де Бонак — терпеливо разъяснял, что статьи договора не содержат упоминания о провинциях, в которые вошли турецкие войска. 17 февраля 1724 года на очередной «конференции» с Неплюевым и де Бонаком Дамад Ибрагим-паша объяснил, что шейх-уль-ислам издал фетву о войне против Персии, в которой говорилось, что после низложения шаха его владения стали территорией без государя и османская армия двинулась «ради учинения прогрессов в оном государстве». Остановить её по требованию царя невозможно, «однако же империя Оттоманская за то не имеет разорвать мира, разве сей государь (Пётр I. —
