На пути к рассвету - [25]

— Постой, постой, а кто такой тата?

— Отец, батюшка.

— Вот здорово! По-украински «отец» тоже «тата». Слушай, Аннушка, а ты не забыла эту свою лекцию, свой рассказ? Меня это всё очень интересует, я ведь карельский язык учу самым серьёзным образом, и всё мне в этом крае любо и дорого.

Анна пристально поглядела на Алексея, не отводя глаз, нашла его руку, положила на свою ладошку, прихлопнула сверху другой, засмеялась радостно и звонко.

— Слушай, коли так. Только я не знаю, где тут правда, где вымысел. Старые люди сравнивали наш народ со стрелой, пущенной из лука, пущенной у далёких синих гор и прилетевшей на зелёный берег Онего-моря.

Арабские купцы звали наш народ «визу», потом дали имя «чудь», потом «весь», потом «вепсы». Поселились вепсы по обе стороны Свири, широкой и красивой реки. Ловили упругого лосося, видимо-невидимо его водилось, сеяли хлеб — земли вокруг богатые, тучные стада паслись на травянистых лугах.

Жили мирно, воевать не любили, кровь людскую пролить считалось самым тяжким грехом. Вот почему на стрелецкую службу сынов своих посылать не спешили, в тёмных, непроходимых борах прятали рекрутов.

Проплывал однажды царь Пётр по Свири. Видит, деревни стоят, дома большие, крепко срубленные, осиновые маковки церквей серебрятся на солнышке, коровушки сытые чистую воду пьют у плеса, петухи задорные горло дерут.

— Что за люди обретаются в таком богатом месте? — спрашивает царь у стариков белобородых, причалив ладью к берегу.

— Весь перекатная, вепсы, батюшка.

— Христиане аль идолам поклоняетесь?

— Православные, царь-батюшка, молитвы все знаем, все великодни справляем честь по чести.

— Подать справно платите?

— Не отлыниваем.

— Ну, ежели так, живите с богом, — сказал царь Пётр.

Да тут кто-то из его подручных понаушничал, дескать, вепсы рекрутов скрывают, не дают на войну со шведом. Рассвирепел в момент царь-государь, молнии глазами мечет, сапогом кованым по камню ударяет. Повелел он тогда переселить вепсов на тридцать вёрст с южной стороны реки и с северной, отлучил от рыбной Свири.

Пороптали, покручинились вепсы, да куда денешься — царёва воля. Обжили новые места, но с тех пор разделились на два больших племени. Одни вепсы и сейчас живут в Ленинградской области, а мы — в Карелии. Рядом с нами селились русские, карелы. Народ наш смешивался, но язык не исчез, не погиб. Есть у нас свои песни, сказки, былины.

В царские времена никому до нас дела не было. Но вот прогремел Октябрь над землёю, началась и у вепсов новая жизнь. Составили умные люди алфавит, буквы у нас латинские, напечатали букварь, сочинили для детишек и для взрослых книги, стихотворения.

Tariz teta, tariz mahtta,

Tariz miile opetas,

Mise edelespei astta,

Udes elos borcuidas.

Это самое-самое первое стихотворение, которое я выучила в своей жизни. Сейчас, сейчас, Алёшенька, переведу. Значит, так: «Надо знать, надо много делать, надо нам учиться, чтобы шагать вперёд, за новую жизнь бороться».

Конечно, у нас свой уклад, свои обычаи, но многое взято у русского народа, а как же иначе — столько веков рядом. Кленовое корыто, в котором наши бабушки рыжики рубили секачом, потеснили белые кастрюли, остановили женщины кангас — ткацкий станок — привезли в кооперацию из города ситец цветастый, крепдешин. Кто всю жизнь лапти носил, в сапоги юфтевые обулся. Лет десять назад пришли в Шелтозерье стальные кони — первые пять тракторов с трёхкорпусными плугами. Тата запряг лошадку, посадил меня с Настенькой на телегу, поехали смотреть на чудо-юдо. Мне и страшно, и весело было — зубья на колёсах большие, острые, от брюха стального дух прёт горячий, бесовский. А как закашлял синим дымом — все врассыпную. Маме я рассказала, так она весь вечер поклоны перед иконой била. После уж поняли, какая выгода, привыкли. Сеялки появились, привезли из Петрозаводска конные молотилки, людей на жатве не хватало — маму с фермы забрали на уборку ржи, я с ней увязалась. Как пойдём на ток — день враз пролетит, уже домой пора идти, конец работе, а я не хочу уходить, в соломе раз спряталась, думаю, дождусь утра, тут и буду самая первая, да поздно вечером есть захотелось, картошечки горячей со свеженькой ряпушкой, знаю, тата сети вечером пойдёт похожать.

Одним словом, жить стало лучше, жить стало веселей. Расправили вепсы плечи, шире шаг стали делать — своя власть в совете заседает, свои колхозы дружным трудом людей объединили. Песни запоют в Шелтозере, а в Рыбреке подхватывают.

У меня тоже сил прибавилось, семилетку хорошо закончила. Думала на учителя пойти, и вдруг в Шелтозеро приходит разнарядка: отправить трёх человек в культпросветшколу, на библиотечное отделение. Вызвали меня с отцом в сельсовет, предложили поехать в Ленинград. Тата человек молчаливый, твёрдый, жизнь его трудная, а тут не выдержал, слезу уронил, вот, говорит, и для нас, вепсов, солнце всходит, поезжай, доча, наберись уму-разуму, будешь людям не божью свечку зажигать, а костёр целый запалишь, чтоб тьма наша вековечная отступилась.

Посадили меня на пароход, поехала. Учусь, а всё время думаю — скорее бы домой, да за работу. На третьем курсе неожиданно дело с институтом затеялось, чтоб мне художницей стать, ткани расписывать. Преподавателю литературы рисунки мои понравились, взялся он хлопотать…