На привольной стороне - [7]

Артист только тогда станет наравне, а может быть, и возвысится над народным певцом, когда, подобно ему, будет во время исполнения наслаждаться песней, вкладывать в нее душу».

В 1962—1966 годах я пела в художественной самодеятельности Дома культуры г. Ревды Свердловской области. К нам пришла молодая руководительница после музыкального училища и, не зная специфики народного пения, начала рьяно «учить» меня петь. Тот звук, которым я пела от рождения и которым поют в народе, она считала некрасивым, неправильным, непригодным для пения. Заставляла «крыть» звук, толком сама не зная, как это делается, так как была не вокалистка, а просто «чему-то» и ее в училище учили...

И вот начались мои мучения — петь «крытым» звуком я не могла, а по-старинному петь боялась. Выходило что-то под кого-то — под «Русланову», под «Зыкину». Связки уставали, часто пропадал голос.

Когда поступила в Саратовскую консерваторию ко Льву Львовичу Христиансену, он удивился, насколько я была изломана. Много затратил сил мой учитель, чтобы привести мой голос в порядок. И теперь я постоянно и много работаю, ищу нужный разговорный звук для той или другой песни. Лев Львович всегда говорил, что народную песню можно петь и не обладая хорошим голосом, главное — душу ее раскрыть. Ведь не зря же говорят, что народная песня — душа народа, его история, память, совесть. Иногда меня упрекают в чрезмерности песенного чувства. Может быть. Конечно, самое идеальное — чувство меры, золотая середина или, как говорят, «чуть-чуть». Думаю, с годами ко мне придет и это. На мой взгляд, исполнители просто обязаны общаться с народной песней бережно, осторожно, не ломая ее. А то ведь иные такое творят, что порой едва узнаешь оригинал. Справедливо недоумевал В. М. Шукшин: «Зачем обрабатывать-то народную песню?» Действительно, как можно противопоставлять себя творчеству народа, который веками оттачивал песню, лелеял, умилялся ею. А мы так спокойно и бездумно можем расправиться с ней. Не зря, видно. Ф. А. Абрамов сравнивал обработанную народную песню с подстриженным деревом.

С былинами и совсем плохо. Говорят: «Зачем нам эти сказки?» А какие же это сказки? Это — правда истинная. Жили-были богатыри на русской земле, и сейчас они есть. Если бы их не было, мы бы давно не были русичами.

Когда у М. Д. Кривополеновой спросили, правда ли то, о чем она поет, Мария Дмитриевна даже оскорбилась и сказала, что, если бы была неправда, она бы и не пела. Как-то Мария Дмитриевна попала в Третьяковскую галерею и увидела картину В. М. Васнецова «Три богатыря». Она обрадовалась, заулыбалась. «Вон,— говорит,— Илюшенька-то на меня из-под ручки выглядывает».

Только Мария Дмитриевна знала былины о заливных песельниках-скоморохах. Вот одна из них — «Вавило и скоморохи».

У честной вдовы да у Ненилы,

А у ей было чадо Вавило.

А поехал Вавилушко на ниву,

Он ведь нивушку свою орати,

Ишша белую пшоницу засевати,

Родну матушку хочё кормити.

А ко той вдовы да ко Нениле

Пришли люди к ней веселые,

Веселые люди, не простые,

Не простые люди — скоморохи:

«Уж ты здравствуешь, честна вдова Ненила!

У тя где чадо да ныне Вавило?» —

«А уехал Вавилушко на ниву,

Он ведь нивушку свою орати,

Ишша белую пшоницу засевати,

Родну матушку хочё кормити».

Говорят как те ведь скоморохи:

«Мы пойдем к Вавилушку на ниву,

Он не идет ли с нами скоморошить?»

А пошли к Вавилушку на ниву:

«Уж ты здравствуёшь, чадо Вавило,

Тебе нивушка да те орати,

Ишша белая пшоница засевати,

Родна матушка тебе кормити».—

«Вам спасибо, люди веселые,

Веселые люди, скоморохи;

Вы куда пошли да по дороге?» —

«Мы пошли ведь тут да скоморошить,

Мы пошли на Инишшоё царство

Переигрывать царя Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

Ишша дочь его да Перекрасу.

Ты пойдем, Вавило, с нами скоморошить».

Говорило-то чадо Вавило:

«Я ведь песен петь не умею,

Я в гудок играть не горазён».

Говорил Кузьма да со Демьяном:

«Заиграй, Вавило, во гудочек,

А во звончатой во переладец,

А Кузьма с Демьяном приспособит».

Заиграл Вавило во гудочек,

А во звончатой во переладец,

А Кузьма с Демьяном приспособил.

У того ведь чада у Вавила

А было в руках-то понюгальцо —

А и стало тут погудальцо.

Ишша были в руках у его да тут ведь вожжи —

Ишша стали шелковые струнки.

Ишша-то чадо да тут Вавило

Видит — люди тут да не простые,

Не простые люди те святые;

Он походит с има да скоморошить,

Он повел их да ведь домой же,

Ишша тут честна вдова да тут Ненила

Ишша стала тут да их кормити,

Понесла она хлебы те ржаные,

А и стали хлебы те пшоные;

Понесла она куру ту варену,

Ишша кура тут да ведь взлетела,

На печной столб села да запела.

Ишша та вдова да тут Ненила

Ишша видит — люди тут да не простые,

Не простые люди те — святые,

И спускат Вавило скоморошить.

А идут скоморохи по дороге,

На гумни мужик горох молотит.

«Тебе бог помощь, да ведь крестьянин,

Набело горох да молотити!» —

«Вам спасибо, люди веселые,

Веселые люди, скоморохи.

Вы куды пошли да по дороге?» —

«Мы пошли на Инишшоё царство

Переигрывать царя Собаку.

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

Ишша дочь его да Перекрасу».

Говорил да тот да ведь крестьянин:

«У того царя да у Собаки