Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда
Павел Александрович Флоренский
Кто он — Павел Александрович Флоренский, личность которого была столь универсальной, что новым Леонардо да Винчи называли его современники? Философ, богослов, историк, физик, математик, химик, лингвист, искусствовед. Человек гармоничный и сильный... А вот и новая его ипостась: собиратель частушек! Их мы и предлагаем читателю. Многие из частушек, безусловно, впишутся в нашу жизнь, часть — представит исторический интерес.
| Жанр: | Сказки, загадки, частушки |
| Серия: | Библиотечка «В помощь художественной самодеятельности» №18 |
| Всего страниц: | 25 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1989 |
| Формат: | Полный |
Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда читать онлайн бесплатно
БИБЛИОТЕЧКА «В ПОМОЩЬ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ»
П. А. Флоренский
СОБРАНИЕ ЧАСТУШЕК КОСТРОМСКОЙ ГУБЕРНИИ НЕРЕХТСКОГО УЕЗДА
№ 18
МОСКВА
«СОВЕТСКАЯ РОССИЯ» 1989
793.2.
Ф73
Флоренский П. А.
Ф73 Собрание частушек Костромской губернии Нерехтского уезда.— М.: Сов. Россия, 1989.— 112 с.— (Б-чка «В помощь худож. самодеятельности»; № 18).
Кто он — Павел Александрович Флоренский, личность которого была столь универсальной, что новым Леонардо да Винчи называли его современники? Философ, богослов, историк, физик, математик, химик, лингвист, искусствовед. Человек гармоничный и сильный... А вот и новая его ипостась: собиратель частушек! Их мы и предлагаем читателю. Многие из частушек, безусловно, впишутся в нашу жизнь, часть — представит исторический интерес.
Предисловие автора к сборнику дастся с незначительными сокращениями.
793.2.
© Издательство «Советская Россия», 1989 г
НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ К СОБРАНИЮ ЧАСТУШЕК КОСТРОМСКОЙ ГУБЕРНИИ НЕРЕХТСКОГО УЕЗДА
Ученые труды, имеющие своим предметом народную жизнь, чаще всего бывают одного из двух типов: или это более или менее обширные трактаты, даже целые курсы, с высоты птичьего полета обозревающие общие очертания народной жизни и потому дающие сведения уже суммированными. Или же это отдельные заметки об отдельных явлениях народной жизни в той или иной местности.
Если труды первого типа имеют склонность к чрезмерным и потому преждевременным обобщениям, то труды второго типа грешат обычно разрозненностью и обрывочностью сообщаемого материала, вырванного из общего контекста жизни. Если первые, так сказать, уже передуманы, так что из них умерщвлена конкретность жизни, то вторые еще не додуманы, и их содержание является случайным, нерасчлененным в местах важных, загроможденных от докучного хлама. Если в первых форма насилует содержание, то во вторых содержание оказывается вовсе бесформенным.
Однако есть средний, царский путь, минующий как сциллу фантастических обобщений, так и харибду бессмысленных фактов. Это именно путь монографического изучения народной жизни. На этом пути ставится задача понять процессы народной жизни из самой жизни, а не из внешних для них инородных явлений, равно как и не простое констатирование единичных случаев. Прочесть жизненное явление в контексте жизни, понять его смысл и его значение для жизни не из общих положений науки, которые и сами нуждаются в поверке, и не в свете субъективных толкований, а из самой жизни — вот задача монографического изучения быта. Но для этого необходимо изучить тот или другой уголок жизни, более или менее типичный, изучить проникновенно, до тончайших сплетений жизненной ткани и — притом — всесторонне. Это микрология народной жизни, хотя и имеет уже своих работников, однако в общем является доселе скорее требованием науки, задачею, нежели данностью и готовым решением.
Однако есть причины торопиться с изучением нашего быта. Железные дороги, фабрики, технические усовершенствования, освободительные идеи и газетчина — эти факторы являются гнилостными микроорганизмами, все ускореннее разлагающими быт. Возможно, что лет через 10—15 не останется и следа от многих из бесценных сокровищ фольклора, которыми владеет наша Родина. Пока можно еще, пока есть время, надо сохранить, что успеем.
Руководствуясь только что изложенными мыслями, в течение более четырех лет (с 1904 по 1909 г.) я старался, насколько мог тщательно, вглядеться в небольшой уголок Костромской губернии Нерехтского уезда — уголок, который можно определить приблизительно как область внутри окружности, описанной радиусом около 10-ти верст из села Толпыгина Новинской волости. Радиус этой окружности при исследовании разных явлений несколько менялся, а именно он брался более значительным при собирании песен и т. д. и менее значительным при изучении особенностей диалекта. Причины, почему мною было избрано опорным пунктом именно село Толпыгино, были по преимуществу житейские, но теперь обозревая собранные материалы, я усматриваю задним числом, что судьба поставила меня в весьма благоприятные условия — о чем речь будет впоследствии.
Хотя ни собирание, ни обработка материала далеко еще не закончены, однако его накопилось уже довольно для печатания по частям. Отлагая общие выводы свои до обнародования самого материала, я укажу, уже теперь, на одну из теоретических задач, которые могли бы быть решены рядом работ, подобных моей. Вот что имеется в виду: с точки зрения лингвистики и фольклора Костромская губерния — одна из наиболее сложных и интересных губерний нашей Родины. Столкновение различных народностей и различных колонизационных потоков произвело здесь не только своеобразный уклад жизни и характера, но и удивительную этническо-лингвистическую неоднородность населения. Губерния эта мозаична, и отдельные, хотя бы и смежные, куски этой мозаики часто весьма существенно разнятся между собою: переход от одной местности к другой, близ лежащей, иногда влечет за собою заметную прерывность этнической структуры населения.
Как же понимать эти лингвистические и бытовые гнезда? Или — как остатки не вполне растворившихся в общей массе разных колонизационных потоков, или же — как выветрившиеся области финских и иных не-славянских племен, смешавшихся с племенами славянскими и завещавших им свой этнический привкус? Возможно, что в разных местностях причины разнообразия то первого типа, то — второго. Но, так или иначе, тщательное изучение отдельных местностей позволит впоследствии произвести на карте Костромской губернии ряд линий, определяющих собою территориальные границы той или иной особенности,— быта, лексики и диалектологии языка. Это будут, так сказать, изо-этнические, изо-диалектические, изо-бытовые кривые. Области распространения известного местного слова, известной особенности в произношении, той или иной побаски, имеющей в основе своей некоторое своеобразное религиозно-общественное явление,— эти области в иных случаях, быть может, позволят восстановить древнюю этнографическую карту Костромского края. Нет, конечно, надобности доказывать важность подобных изысканий для изучения всевозможных миграционных процессов.
