На пороге зимы - [208]

Элеонора коротко переглянулась с Ардериком. Вскочила на кресло, подняла полный кувшин вина и швырнула его о стол, смыв раскатившиеся ягоды.

— Вам мало крови? — Её слова затерялись в общем шуме, но Ардерик повторил их, и свара утихла. — Мало костров горело этой зимой? Мало вы оплакивали братьев и отцов?

Голос Элеоноры срывался на северном ветру. Она стояла выше всех, и Ардерик поддерживал её — точь-в-точь как зимой, когда она высматривала со стены врагов. Они снова были вместе против людского моря, только в этот раз воевать надо было не железом, а словами.

— Тенрик Эслинг отдал жизнь за мир на Севере! — выкрикивала Элеонора. — Пожертвовал миром в семье, но сделал всё, чтобы не пустить войну на наши земли! Его тело ещё не остыло, а вы смеете обвинять его?

— Сама отравила! — раздался женский голос.

— Дура! — рявкнул в ответ Дугальд. — Если б сама, дождалась бы, пока канцлер уедет! Да и толку ей травить до титула?

Элеонора обвела двор горящим взглядом:

— Что ж, если не хотите, чтобы вами правили Эслинги, укажите достойного. Кто сделал для Севера больше, чем барон Тенрик?

— Дугальда в бароны! — крикнули из толпы. — Он достоин!

— Лиам отныне вольный город! — отозвался Дугальд. — Мы сами себе бароны и графья! Потому что всю зиму защищали Север от недоумков вроде вас!

Не зря Элеонора щедро раздавала соседям дары! Сколько из толпы ни выкрикивали имена северных вождей, каждый отказался, и мало кто не убеждал, что достойнее Эслингов не сыскать.

Элеонора перевела дух и знаком велела принести ещё кувшин:

— Я поднимаю кубок за Тенрика Эслинга. Сытый и мирный Север был его мечтой, и я её исполню. Мы исполним. Мы вместе найдём заморские земли и будем торговать с югом за золото, а не зерно. Укрепим границы так, что война никогда не вернётся. Вы будете каждый день есть хлеб и пить вино, дарить своим женщинам шёлковые платья, а ваши дети будут не возить навоз, а считать прибыли. Я, уроженка богатого юга, знаю, о чём говорю. Вы будете жить не хуже. А править вами будут Эслинги по воспитанию и крови. Пусть они унаследуют миролюбие и отвагу, пусть с равным искусством кормят и защищают свои земли. Да восстановится род, подаривший Северу мир!

Один за другим люди возвращались к столу и поднимали кубки и рога в знак согласия. Откуда-то вынырнул Ривелен, и в этот раз никто не помешал зачитать указ.

Вынесли колыбель, северяне склонялись перед ней, принося клятву верности. Элеонора стояла рядом, бледная, гордая, спокойная. И никто, кроме Ардерика, не видел, как дрожали её руки под накидкой.

Примчался запыхавшийся Верен — всклокоченный, без меча, но полный решимости. Встал рядом, потянулся к поясу и забавно опешил, не найдя рукоять.

* * *

К выжженному пятну на пустоши снова свозили дрова. Колыбель унесли, Элеонора тоже ушла, напоследок послав Ардерику благодарный взгляд. Слуги прибирались на столах, готовясь к поминальному пиру.

— Что за дикий край, рассветные силы! — качал головой Ривелен, пряча указ в папку. — Это же не люди, это какие-то дикари! Ардерик, идите за мной.

В его покоях громоздились друг на друга запертые сундуки, увязанные тюки — как и у Ардерика с Вереном. Только сундуки были с тонкой резьбой и позолотой на коронованном гербе. Ривелен, хмурясь, прошёл за стол, но не сел — навис над ним, упёршись в полированное дерево.

— Вы собрались в дорогу?

— Я не поеду.

Далеко на юге рушился дом из красного камня, увитый хмелем и вьюнком. Но уехать и бросить Элеонору Ардерик не мог. Не мог — и всё.

— Я рад, — хмуро кивнул Ривелен. — Чем больше верных людей будет вокруг Элеоноры, тем лучше. — Уставился на стол, скривился и ударил ладонью: — Ну и как прикажете отчитываться? Две смерти подряд! Кто поверит в случайность? Сговорились они, что ли?!

— Так и пишите: пример маркграфа вдохновил Эслинга сделать хоть что-то полезное, — усмехнулся Ардерик.

Рядом с канцлером он чувствовал себя больше северянином, чем уроженцем юга. Глядя на разряженных латников, всю войну отсидевшихся в тепле, не верилось, что когда-то он сам мечтал о столичном блеске. К троллям столицу и весь юг! Если бы не дом. Арну, старшему из братьев, осталось года три до совершеннолетия. В общем, достаточно, чтобы укрепить власть Элеоноры и вернуться.

— Я напишу родным, — сказал Ардерик. — Отправьте с дороги за мой счёт. Дайте перо и бумагу!

— Напишите, — со странной улыбкой согласился Ривелен. — Ах да, совсем забыл. Они тоже вам писали. Вот, — он достал из ларца свиток, на котором Ардерик узнал отцовскую печать. — Перечитывайте долгими зимними вечерами, если вдруг пожалеете о своём решении.

Восковой герб легко сломался под пальцами. Глядя на неровные строки, Ардерик почти видел, как отец обстоятельно очинивает перо, обмакивает в чернила, расписывает на особом клочке и только после этого пишет, шевеля губами.

«Откажись от своей части имения… Господин Виллард так добр к нам… Оказал честь… Изволил предложить выкуп…»

В глазах потемнело. Ардерик стиснул зубы, зажмурился, но буквы словно отпечатались под веками. Ривелен усмехнулся и заговорил — медленно, размеренно:

— Ваше дело было решено в тот день, когда Фредрик Виллард-старший присоединил ваше имение к своему. Одной тьме ведомо, на что вы надеялись. Вы нежеланный гость на юге, неужели до сих пор не поняли? Хотите, чтобы родственники вас увидели — возвращайтесь. Только не надейтесь увидеть их сами.