На пороге зимы - [185]

Оллард поднялся, стремительно пересёк комнату и остановился перед Эслингом:

— Будьте уверены, если я пожелаю — титул получите не вы, а ваша мёртвая туша, начинённая соломой и шестерёнками. Никто и не догадается, что барон не просто удручён потерей семьи. А ваш брат всё равно умрёт, и мне даже не понадобится прикладывать к этому руку — достаточно не заметить, что среди стражников попадётся пара местных. Из тех, кто потерял в войне всё — семью, дом, добро! Хотите, чтобы его удавили на грязной соломе? А потом сбросили с башни и растерзали в клочья? Так и будет! И вы сто раз пожалеете, что из глупой жалости не устроили брату достойную смерть! Вы этого хотите? Вы вообще представляете, чего стоило сохранить его живым до этого дня?

Шаги простучали назад к столу. Такко замер с пером в руке. Пожалуй, про шестерёнки он записывать не будет.

— Вопрос с казнью решён, и вы последний, с кем я буду его обсуждать. — Скрипнул стул, звякнули перья в отодвинутом держателе. — Я позвал вас для другого. Кто в Эслинге исполняет обязанности палача?

Повисла тишина — нехорошая, тяжёлая.

— Мы не держим палача, — заявил барон. — На Севере слишком мало людей, чтобы убивать их даже во имя правосудия. Вам-то не понять…

— Как же вы поступали с преступниками?

— Есть дальние пастбища, где любой будет полезен.

— Надо думать, всех сколь-нибудь толковых людей вы переправляли брату. Так? А мы-то думали, откуда на побережье такая прорва народа!

Барон шумно вздохнул, но промолчал.

— Что ж, — продолжал Оллард, — раз палача нет, попросим Ардерика. Вешать младшего Эслинга несолидно, отдавать в руки мясников ещё хуже. Да, Ардерик достаточно оправился и сделает всё быстро и аккуратно.

— Нет.

— Нет? Хорошо. Кого посоветуете?

Эслинг вздохнул, собираясь заговорить, но вместо слов вырвалось лишь глухое рычание.

— А старый барон тоже не держал палача? Надо думать, он сам вершил правосудие? Как хозяин Эслинге и глава рода?

Воцарилось молчание. Такко дописал и наконец поднял глаза. Барон сидел сгорбившись, вобрав голову в плечи, опустив глаза. Руки комкали подол рубахи. Оллард откинулся на спинку кресла, спокойный, невозмутимый. На Эслинга он смотрел столь же безмятежно, сколь на Такко за шахматами — уверенный в выигрыше, начавший партию ради игры, а не заранее известного итога.

— Да имейте же хоть каплю милосердия… — сдавленно выговорил Эслинг.

— Милосердия? Сколько угодно! Уверяю, ваш брат мечтает о красивой смерти. А вы сможете хоть немного обелить себя.

Стукнула скамья, скрипнул пол: барон поднялся.

— Нет. Ни за что. Сперва придётся меня убить.

— Это легко устроить! Ардерик будет рад казнить вас обоих! Эслинг, право, вы мне надоели. Выбирайте, кто возьмётся за меч, Ардерик или вы. И скажите спасибо, что я вообще позволил вам выбор.

Барон ушёл, не проронив больше ни слова. Такко принёс записи Олларду на подпись и не удержался:

— Он скорее сам удавится, чем согласится. Он всю зиму твердил, что не поднимет меч на брата.

— Может и так. Но сдаётся мне, что ненависть к Ардерику перевесит. Барон уже сглупил на Солнцестояние, лишь бы братца не скрутили проклятые южане. Посмотрим, что он выберет на этот раз.

* * *

В последние месяцы замок давил особенно сильно. Тенрик задыхался в каменном мешке, пропахшем ложью и лицемерием. Проклятые граф и сотник снова правили здесь, в укреплениях, на пустоши. Смотрели на Тенрика свысока, распоряжались его запасами, людьми, землями. Женой — та и рада крутить хвостом, бесстыдница, даром что на сносях. А теперь отняли и семью.

Всё катилось в выгребную яму с самой зимы. Не должно было случиться настоящей войны. Немыслимо было расстаться с отцом и матерью врагами. Не подобало им погибнуть так страшно. А их погребальный костёр должен был зажечь он, старший сын и наследник, а не какой-то чужак. И уж точно Шейн не должен ждать казни в башне, а Тенрик — прикидывать, как поднимет на брата меч. В страшном сне не могло такое привидеться.

Пусть бы Шейна высекли, клеймили, сослали к рыбакам — Тенрик вынес бы его позор как свой, но брат бы жил. Север учил не только достойно встречать смерть, но и ценить жизнь. Тенрик каждый год смотрел на прорастающие зёрна и рождение ягнят как на чудо. Смешно, глупо, по-детски — но его вправду завораживало, как неукротимая волна жизни захлёстывает пустынные земли. На этом стоял Север. Страшно вспомнить, сколько Тенрик вытерпел от брата! Если каждую обиду принять за овцу, получится стадо, которое покроет все восточные пастбища и поля до самых гор. Правда, выпороть бы его и сослать подальше, чтобы сбить спесь — но не убивать! Не заслужил!

Однако выхода не было. До Дня Первых плодов[21] осталось всего ничего, и потому Тенрик шёл к брату с единственным подарком, который мог сделать.

Вход в камеру сторожили наглые южане, отъевшиеся на замковых запасах. Один, усатый, преградил дорогу, двое зашли со спины.

— Велено сдать оружие, — нахально проговорил старший.

Тенрик молча оттеснил его плечом, но не тут-то было — за нахалом выросли ещё пятеро.

— Сдавай хлеборезку и что ещё есть, — ухмыльнулся наглец.

— Не тебе мне указывать, сопляк! — выплюнул Тенрик и задохнулся от возмущения — бесцеремонные руки сорвали пояс с ножом и вытащили запасной из сапога.