На пороге великих тайн - [5]

Потревоженная моим появлением, змея стремительно поднимает плоскую треугольную голову и, раскрыв темно-красную пасть с тонкими длинными зубами, яростно шипит на мои очки и сдвинутую на затылок шляпу.

Пальцы инстинктивно разжимаются. Не успев сообразить, что произошло, и, кажется, даже не успев испугаться, я лечу вниз по склону, сваливаюсь на плечи Файзулы, и мы оба тяжело грохаемся на горячую сланцевую осыпь.

Жалобно звякают стеклянные бутылки и банки в рюкзаках. Осыпь с шуршанием ползет вниз.

Я чувствую, что моя спина становится влажной. Файзула с трудом выползает из-под меня: и начинает ощупывать рюкзак.

— Все пропал, — говорит он, горестно качая головой.

В его рюкзаке липкий соус из сгущенного молока, свиной тушенки с горохом и битого стекла.

Из моего рюкзака тоненькой струйкой течет спирт, который предназначался для полевой химической лаборатории. Я с трудом поднимаюсь на ноги. Спину ломит, локти и колени в ссадинах.

— Хорошо падал, — говорит Файзула, окидывая взглядом знатока крутой склон, с которого мы сверзились. — Чего делать будем?

— Там, наверху, большая кобра; я чуть не схватился за нее рукой, потому и свалился.

Густые черные брови Файзулы испуганно поднимаются.

— Не кусал? — быстро спрашивает он, встревоженно глядя на меня.

— Не успела…

Надо убивать, — решает Файзула. — Давай винтовка.

— Нет, я сам. Ты посмотри лучше, что уцелело и рюкзаках.

— Зачем смотреть, все пропал, — убежденно говорит Файзула. — Я с тобой пойду.

Он вооружается сучковатым посохом, и мы снова лезем на скалистый гребень в стороне от того места, где я наткнулся на змею.

Внимательно осматривая каждый камень, каждый выступ желтых скал, мы медленно поднимаемся наверх. Начинает рябить в глазах от напряжения: кажется, что за каждым камнем угрожающе шевелятся большие пятнистые змеи.

Вот и водораздел. Мы тихо вылезаем на плиту желтого песчаника и осматриваемся. Невдалеке на широком карнизе неподвижно лежит темная спираль.

— Не убежал, — шепчет Файзула. — Стреляй, Володька-ака.

Держа двустволку наготове, делаю несколько шагов и стараюсь прицелиться получше. Мушка танцует перед глазами, и змея то уменьшается, то становится большой, как медведь. Я опускаю ружье.

— Давай я, — громко шепчет Файзула.

Я трясу отрицательно головой, делаю еще несколько шагов, снова прицеливаюсь и стреляю сразу из двух стволов.

На карнизе, где лежала змея, возносится пыльный смерч. В нем начинает стремительно хлестать большой темный бич. Мы с Файзулой сломя голову бежим прочь вдоль узкой площадки водораздела. По пути я перезаряжаю двустволку.

Отбежав метров пятьдесят, мы останавливаемся и оглядываемся. Пыль осела. На карнизе, где лежала спираль, темнеет что-то неподвижное, короткое и прямое.

— Хорошо попал, — говорит Файзула. — Пойдем смотреть.

Мы осторожно подходим к неподвижному темному предмету.

У Файзулы вырывается возглас изумления.

— Один хвост, — восклицает он, трогая концом палки то, что осталось от очковой змеи, — голова убежал…

— Не убежал, — возражаю я, указывая на уступ склона, где темнеют еще два обрывка змеи. — Ну и сила! Раненая, она так билась, что сама разорвала себя на куски. Она сильнее тебя, Файзула.

— Хорошо стрелял, — повторяет Файзула. — Сейчас я буду ей голова отрезать. Она будет акт заверять, зачем консервы пропал.

Я смотрю на юг, в сторону нашего лагеря, и горестно ахаю. Под нами отвесный обрыв, с которого без веревок не спуститься. Палатки белеют невдалеке, но пути напрямик к ним нет.

— Плохой дорога, — говорит Файзула.

Осторожно подойдя к краю обрыва, он сталкивает стоптанным ичигом угловатый кусок песчаника. Проходит несколько секунд, прежде чем снизу доносится далекий шорох упавшего камня.

— Совсем плохой дорога, — повторяет Файзула, качая головой. — Надо было перевал идти.

— Придется возвращаться на базу, — решаю я. — Все равно нам нечего нести в лагерь. Поцгли за второй порцией консервов, Файзула.

Мы спускаемся к остаткам нашего груза. Файзула вытряхивает из рюкзака то, что несколько минут назад было стеклянными банками свиной тушенки и сгущенного молока.

Вытаращив глаза и высунув язык, Файзула кромсает остатки змеи большим кривым ножом. Отделив голову, он заворачивает ее в тряпку и кладет в пустой рюкзак.

Налегке мы трогаемся в обратный путь. Файзула больше не поет.

МЕДСЕСТРА ЮСУПОВ ИЛИ СРЕДСТВО ОТ ФАЛАНГ

Зеленая лужайка, окруженная серебристыми тополями, кишела фалангами. Мы узнали об этом вечером, после того как натянули палатки и сложили очаг из плоских камней.

Большие рыжевато-бурые пауки на длинных волосатых ногах один за другим побежали на огонь костра. При появлении первой фаланги девушки-коллекторы Галя и Лариса дружно взвизгнули. Женька схватил тяжелую балду, которой дробили минеральные пробы, и одним ударом превратил мохнатого паука и мокрое пятно. Балду ополоснули в ледяных струях Ходжа-Келяна. Зажатый скалами, он стремительно катил возле самого лагеря мутные талые воды алайских ледников.

Не успел Женька швырнуть на место балду, как девушки снова завизжали. В переполохе вторая фаланга куда-то скрылась. Мы принялись искать ее между вьючными чемоданами, спальными мешками и седлами и… обнаружили еще с десяток отвратительных пауков. Они, видимо, гнездились в камнях и под корнями тополей, а с наступлением темноты покинули свои убежища и уже забрались в палатки и вьючные чемоданы.