На пороге великих тайн - [6]

Очистив, как нам казалось, лагерь от неприятеля, мы улеглись спать. Я уже задремал, когда пронзительный вопль в палатке девушек снова поднял всех на ноги.

Переполох наделала огромная фаланга длиной около десяти сантиметров. Она свалилась с брезентового потолка прямо в открытую коробку с зубным порошком.

Напудренная фаланга метнулась по столу и исчезла в темноте, а девушки принялись вытаскивать из палатки походные кровати и спальные мешки.

— Выбрали место для лагеря! — говорила чуть не плача курносая смешливая Галя, студентка из Свердловска. — Попробуй засни, когда по тебе такие крокодилы бегают…

— Интересно, очень они ядовитые? — задумчиво спросила беленькая, серьезная Лариса, раскладывая спальный мешок возле самого костра.

— Скоро узнаем, — проворчал откуда-то из темноты Женька.

— Дурак! — возмутилась Галя. — Хоть бы тебя фаланга за язык тяпнула! Вот ни капельки не пожалею…

— Фаланги заражают не своим, а трупным ядом, — сказал я. — Они жрут падаль, и весной, когда этот яд накапливается у них на челюстях-кусачках, фаланги очень опасны. Но сейчас лето… Сейчас они не то чтобы безвредны, но не должны быть особенно ядовиты. Пробовать, конечно, не стоит…

— Еще бы, — откликнулась Галка. — У, до чего мерзкие твари…

Спали мы плохо. Галка ворочалась, часто вскакивала и светила вокруг карманным фонариком. Лариса, кажется, вообще не уснула в эту ночь. Сквозь сон я слышал, как она шелестела страницами книги. Только из палатки рабочих доносился разноголосый храп.

Когда я проснулся и вылез из палатки, девушки, Женька, повар дед Ермолай и погонщик ишаков Назир сидели на корточках у костра. Сблизив головы, они внимательно рассматривали что-то лежащее на земле.

Я подошел к ним. Женька осторожно переворачивал прутиком больших полураздавленных фаланг.

— Две Женька под своим спальным мешком нашел, — сказала Галя, — а третью дед Ермолай поймал…

— В волосья, поганая, попала, — окая, пояснил дед Ермолай, — а в бороде, значит, запуталась. — Он сплюнул и пригладил морщинистой ладонью пеговатую, клочкастую бороденку.

— Больше не видно? — поинтересовался я.

— Вроде не видать, — не очень уверенно пробормотал Ермолай.

— Пока не видать, — насмешливо поправил Женька. — А вообще их тут столько — солить можно.

Галя зябко передернула плечами. Взглянув на меня, жалобно спросила:

— Переходить будем?

— Нет, — возможно решительнее сказал я, — переходить некуда. Выше нет места для лагеря, а ниже — рудник. Большую часть этой Мерзости мы, вероятно, уже уничтожили. С остальными Ермолай Иванович днем разделается. К вечеру ни одной не останется…

Я оказался плохим пророком. Вечером, когда мы возвратились из маршрута, на огонь костра снова побежали фаланги. Мы принялись бить их чем попало. Женька — балдой, Лариса — геологическим молотком, я — длинной линейкой.

Одна Галка не принимала участия в охоте. Она забралась с ногами на кошму и широко раскрытыми глазами молча следила, как мы гоняемся за огромными бурыми пауками.

Вечер был окончательно испорчен после того, как Женька нашел фалангу в борще…

Дед Ермолай вытаращил глаза и замер с поднесенной ко рту деревянной ложкой, когда Женька осторожно вытянул из своей миски вареного паука и принялся рассматривать его.

— Б-бурачок, ась? — заикаясь, спросил дед, проливая борщ на ватные штаны.

— Он самый, — процедил Женька. — Только плохо проварился. Ноги жестковаты.

Галина резким движением отодвинула миску и вскочила с кошмы, служившей нам походной столовой.

Спать в палатке девушки снова отказались. Походные кровати были вытащены на открытое место возле самой реки.

— Здесь по крайней мере знаешь, что сверху ничего не упадет, — говорила Галка, подставляя под ножки кровати консервные банки с водой.

Подойдя к своей палатке, я заметил еще одного паука. Я поспешно наступил на него ногой, обутой в горный ботинок с шипами, и ожесточенно растер. Однако фаланга куда-то исчезла. Ее не оказалось ни на камнях, ни между шипами ботинка. Пока я, прыгая на одной ноге, рассматривал подошву, сзади подошла Лариса.

— Владимир Александрович, — начала она и вдруг испуганно закричала: — Ой, скорее, ой, что у вас на шее!

В этот момент я почувствовал, как что-то мохнатое цепляется мне за ухо и за щеку.

Еще не успев испугаться, я инстинктивно ударил себя ладонью по уху, и на землю шлепнулась здоровенная фаланга, очевидно, та самая, которую я безуспешно пытался раздавить.

Это было уже чересчур… Я тоже перебрался ночевать под открытое небо. В палатке остались только Женька и дед Ермолай. Засыпая, я слышал, как они спорили, считая убитых фаланг.

— Больше сотни наберется, — говорил Женька.

— Откудова? — зевая, возражал Ермолай. — Чуток поменьше.

— Шестьдесят насчитали, — настаивал Женька. — Сегодня вечером не меньше тридцати, да еще те, которых ты потихоньку из повидла вытащил. Думаешь, я не видел?

Ночью меня разбудили громкие голоса и суета в лагере.

Несмотря на все меры предосторожности, Ларису укусила фаланга.

Закусив губы от боли, девушка судорожно сжимала побелевшими пальцами укушенную ногу. Нога быстро, на глазах, опухала. Галя, всхлипывая, металась босиком в темноте между палатками, отыскивая запропастившуюся куда-то аптечку. Женька, страшно вытаращив глаза, вытряхнул из спального мешка Ларисы в огонь костра большую полураздавленную фалангу. Преступница вспыхнула и превратилась в клочок серого пепла.