На пороге великих тайн - [2]

— С одной стороны, это, конечно, хорошо. Но с Другой — вводная лекция — ворота в новый мир. Мир, который должен приобщить будущих геологов к избранной ими профессии. Понимаете, друзья мои, это не просто перечень имен, дат и цитат, это совсем другое. Умы моих слушателей не сосуды, которые предстоит наполнить, а факелы, которые надо зажечь, как…

— …сказал некогда академик Тамм, — перебивает Фокин. — Впрочем, это он тоже пе сам придумал… А вот я никогда не ходил на вводные лекции. «Огонь священный» — это должно быть от рождения. Если его в тебе нет, тут уж как ни дуй, ничего не загорится. Только чад и вонь будут.

У Валентина Павлиновича запрыгали на носу очки.

— Ну-ну, позвольте, Го… Го… Георгий Мартынович. Позвольте! — дрожащим голосом начал он, поднимая указательный палец. — Поклеп возводите на молодежь и на всю нашу педагогику. Во-первых, мы, педагоги, должны ориентироваться на средние способности, на средние, но не на гениев. Да-с! А по-вашему выходит…

— По-моему, всю эту так называемую современную педагогику в музей пора. Учить надо совсем по-другому. Вы посмотрите, какими темпами развивается сейчас наука. Физика, астрофизика, кибернетика, да и мы, геологи, хоть и не поспеваем за физиками, тоже на месте не стоим. А учим, как учили пятьдесят и сто лет назад. И Карпинский вот так же читал лекции, и Ферсман, и Мушкетов. А впрочем, нет!.. У них лучше получалось. Времени на каждый предмет было больше, а знать студент должен был меньше, чем сейчас. Вот и учили как следует. А сейчас, говоря языком кибернетиков, количество информации, которое надо вбить в головы, выросло в десятки раз, а времени на обучение не прибавилось. Его даже меньше стало… Вот так, Валентин Павлинович! Скажите, что неправ!

— Вам, Гоша, нельзя отказать в известной логике, но… я вижу выход в правильном отборе гм… информации, то есть всего того, что я должен сообщить слушателям.

— Но ваш слушатель, чтобы стать настоящим геологом, таким, как вы сами, как профессор Пахарев и другие, должен теперь знать и то, что знали ученики Карпинского, и все новое. Средний вес мозгов пока увеличить не удалось. Вот и получается, что учить надо иначе…

— Знаю, знаю. Это вы опять про обучающие машины, про гипнопедию… Фантастика, дорогой мой. Вредная фантастика…

Я слушал их и думал о том, что Валентин Павлинович и Гошка Фокин спорят с того самого первого дня, как познакомились. Это было много лет назад.

Мы только начинали поиски алмазов на Сибирской платформе.

Гошка, кажется, он был тогда студентом второго курса, попал на производственную практику в партию Шалфеева. Мне пришлось стать невольным свидетелем первых многочасовых споров Валентина Павлиновича и Гошки. Фантазия Гошки поистине не знала удержу, и Валентин Павлинович, как прирожденный педагог, считал своим долгом «вправлять мозги» подопечному. Вообще Гошка был парень со странностями: порой он говорил дельные вещи, но иногда нес такую ахинею и способен был на такие выходки, что даже Шалфееву изменяло терпение. В тот год именно Гошка нашел первое коренное месторождение алмазов. А годом раньше, на первой производственной практике в Сихотэ-Алине, Гошка отколол штуку, о которой рассказывают на Дальнем Востоке и поныне. Впрочем, об этой истории, создавшей Гошке славу бесстрашного смельчака, сам он не любил вспоминать…

Прошли годы. Шалфеев стал профессором, Гошка — известным геологом, но, встречаясь изредка на научных конференциях, они спорят по-прежнему, со вкусом, часами, на любую тему. Во время полета над вулканами они целый день спорили о строении Камчатки, вчера вечером — о повадках рысей; в подкрепление своей позиции Шалфеев даже рассказал, как рыси атаковали метеорологическую станцию в Гиссарском хребте… Сегодня пришла очередь педагогики.

Я прислушался. Оказывается, эта тема волновала не только Шалфеева и Гошку. Теперь говорил Закир.

— Конечно, это трудный вопрос: как учить? Но я не совсем согласен с вами, Валентин Павлинович. Дело не только в отборе информации внутри данного предмета. Смотрите, что получается. Из геологии родилось уже несколько десятков разных дисциплин. Ваша геология — это теперь просто введение в науки геологического цикла. Нельзя же всех геологов учить всему. Я вот, например, всю жизнь занимаюсь сейсмикой Земли — землетрясениями. Зачем мне подробно знать палеонтологию, палеоботанику? А из-за этой самой палеонтологии меня в свое время чуть-чуть из Горного института не выгнали. И даю вам слово, Валентин Навлинович, после того как я сдал палеонтологию, а фауну[1] в руках не держал. А сдавал ее девять раз. Восемь — у нас в Горном, и девятый — в университете; только на девятый раз удалось.

— Это как же понимать, — поднял седые брови Шалфеев, — в университете легче спрашивали или вы к девятому разу все премудрости постигли?

— Считайте, что в университете мне просто повезло. А в Горном девятый раз уже не мог сдавать. Конфликт у меня с нашей палеонтологичкой получился на почве морского ежа… Понимаете, пришел я сдавать экзамен восьмой раз. Она дает мне целую коробку ракушек. Определил я как будто все правильно, кроме одного образца. А с этим образцом никак. Замусоленный серый камень. Ничего примечательного, только одно углубление вроде пупка посредине. Вертел я его, вертел, ничего в голову не приходит… Ляпнул что-то невпопад. Она, конечно, руками всплеснула и как завопит: «Позор, позор, ежа, молодой человек, по анальному отверстию узнать не могли! Уходите, сейчас же уходите и не приходите, пока не научитесь всему как следует!» Я зачетку взял — и к двери. А палеонтологичка мне вслед кричит: «Постойте-ка, молодой человек, подождите, а как ваша фамилия?» Я человек горячий, а тогда еще горячее был. Очень обиделся. Понимаете, требует, чтобы я по какой-то дырке морского ежа узнал, а сама фамилию запомнить не может, хотя восьмой раз к ней прихожу. Оглянулся я от двери и говорю: «Узнайте, говорю, по анальному отверстию». Дверью хлопнул и пошел. Потом пришлось палеонтологию в университете сдавать.