На пороге трона - [76]

На мальчике были мундир Преображенского полка, маленькая шляпа с золотым галуном и белым пером на завитых и напудренных по форме волосах, высокие сапожки до колен, миниатюрная шпага на боку, а на мундире — андреевская звезда и голубая лента через плечо. Лицо Павла Петровича, с тонкими чертами и кроткими, задумчивыми, голубыми глазами, отличалось болезненно-нежной и прозрачной кожей, которая от чрезмерной теплоты в комнате покрылась почти лихорадочным румянцем. Во всей его фигуре, облечённой в форменное платье, было что-то неестественное и почти уродливое. Великий князь походил скорее на взрослого карлика, чем на ребёнка, тем более что полумеланхолическое, полукапризное и самоуверенное выражение его лица не имело ничего общего с весёлой беззаботностью, отличающей детей его возраста. В его руках была большая книга с прекрасно раскрашенными картинками, которые, по-видимому, объясняла ему камеристка императрицы, сидевшая на табурете.

При входе Елизаветы Петровны с великой княгиней мальчик поднял голову, тогда как камеристка отступила несколько шагов назад. Ребёнок медленно, с какой-то торжественностью встал, снял шляпу и, выпрямившись по-военному, приблизился к обеим августейшим особам.

Елизавета Петровна протянула ему руку, которую он почтительно поднёс к губам, а затем погладила его по лицу, с искренней нежностью любуясь им. Великая княгиня остановилась на пороге почти с испугом и воскликнула, качая головой, ошеломлённая:

   — О, Боже мой, какая жара! Возможно ли жить в таком воздухе!

Елизавета Петровна обернулась к ней со строгой миной и промолвила:

   — Теплота — это жизненный элемент детей. Сколько их гибнет из-за несоответствия температуры, от холодного воздуха, проникающего им в лёгкие! С ними бывает то же, что с растениями, которые требуют сильной теплоты для своего первоначального развития, пока они приобретут силу противостоять резкому воздуху.

Екатерина Алексеевна потупилась и невольно провела носовым платком по лбу, на котором выступили крупные капли пота.

   — Поздоровайся с твоею матерью, Павел Петрович, — сказала императрица, — она пришла узнать о твоём здоровье.

Несколько боязливо и неуверенно ступая в своих высоких сапожках, малолетний великий князь размеренными шагами подошёл к матери, которую рассматривал вопросительными, слегка удивлёнными и робкими глазами. Он взял её руку и поцеловал так же торжественно и церемонно, как за минуту пред тем руку императрицы.

Глаза Екатерины Алексеевны наполнились слезами, её грудь высоко поднималась; нагнувшись к маленькому сыну, она сжала его в объятиях и, рыдая, воскликнула:

   — Сын мой, сын мой!

   — Вы плачете? — холодно и строго спросила Елизавета Петровна, грозно сдвигая брови. —• Вам не о чем плакать: ребёнок здоров, и вы должны гордиться, глядя на то, с каким достоинством и как прилично держит он себя. Маленький Павел, — с ударением прибавила государыня, — никогда не будет курить и пить пиво; он знает уже теперь, с детских лет, к чему, обязывает его положение великого князя и наследника русского престола.

Ребёнок со страхом вырвался из материнских объятий и тотчас снова привёл в порядок свою орденскую ленту и локоны, примятые её порывистыми ласками.

Екатерина Алексеевна насильно преодолела своё волнение.

   — Пойдём, мой сын, — воскликнула она, взяв мальчика за руку, — пойдём! Её величество разрешает это... Покажи мне свои игры... Расскажи, что ты делал... У тебя тут славные штучки: вот звери, на которых ты будешь со временем охотиться в лесах, вот солдаты, — продолжала она, указывая на кукол, — из армии твоей августейшей бабушки; ты уже принадлежишь к ней и со временем поведёшь её к славе и победам.

   — У меня тут картинки, — возразил ребёнок, причём его робкое, непроницаемое лицо немного повеселело, — прекрасные картинки; они лучше вот тех солдат, которые не могут маршировать, и зверей, которые не умеют бегать. Что же касается солдат, то мне нравятся больше маленькие мальчики, к которым я скоро сойду в сад, чтобы начать их учение. Они могут ходить сами собою, а мне остаётся только командовать ими, — о, я отлично знаю команду! Тогда как этих кукол мне приходится таскать самому с места на место. Но вот тут в книге, — с жаром продолжал ребёнок, подводя свою мать к столику и развёртывая книгу с картинками, — у меня есть все великие императоры и короли. У каждого из них множество войска, а всё-таки все они значат меньше, чем моя всемилостивейшая бабушка, и меньше, чем буду значить я сам, когда сделаюсь русским императором. Вот, — произнёс мальчик, раскрывая страницу в книге, на которой была представлена фигура в синей порфире, подбитой горностаем, с короной на голове и скипетром в руке, — это — король Франции, наш добрый друг, которому мы помогаем против вот этого злого английского короля, — прибавил он, перевёртывая страницу. — А тут немецкий император; здесь турецкий султан, которого мы выгоним со временем из Константинополя, принадлежащего нам. Но что всего прекраснее, — воскликнул Павел, открывая новую страницу, — так это мальтийский гроссмейстер... — Он указал на изображение мужчины в орденской одежде иоаннитов, облечённого в чёрную мантию с белым крестом. — Его подданные сплошь все рыцари, — продолжал великий князь с разгоревшимися глазами, — я хотел бы сделаться им со временем, и я стану до тех пор упрашивать мою всемилостивейшую бабушку, пока она не назначит меня мальтийским гроссмейстером.