На пороге трона - [66]

Чем больше сближался Пассек с молодой девушкой, тем меньше и меньше проявлялась у него та самоуверенная развязность, которой он отличался раньше. Это молодое, чистое существо, наивно открывавшее пред ним свои чувства, казалось ему святыней, к которой он не осмеливался прикоснуться. Идя рядом с ней, он любовался игрой лучей солнца на зелёных листьях деревьев, радовался каждому цветку, распустившемуся за ночь бутону. Каждое слово маленькой спутницы казалось ему необыкновенно метким, остроумным, и скромнненькая дочь лесничего заставляла его забывать важных придворных дам и великолепие царских палат. Он с ужасом думал, что осмелился когда-то коснуться её губ, и, хотя она давно простила ему эту дерзость, он чувствовал, что никогда не в состоянии был бы повторить свой поступок. Он испытывал к ней какое-то особенно чистое, нежное чувство. Они оба походили на детей, сияющих от радости при виде цветка, бабочки, голубого неба, ещё ничего не знающих об осенних туманах и холодной зимней вьюге.

Снова наступил вечер. Мария, по обыкновению, отправилась к своим оленям. На молодой девушке было лёгкое белое платье, а соломенная шляпа с широкими полями покрывала её роскошные волосы. Проходя мимо цветущего куста роз, Мария остановилась, чтобы сорвать розу и украсить ею свою шляпу. Она уже протянула руку, но вдруг отдёрнула её с лёгким криком, так как уколола себе палец, и маленькая капелька крови окрасила белую ткань платья.

— Нет, милый цветочек, я не сорву тебя, — проговорила молодая девушка, слегка покачивая головой. — Если правда, что в кустах и деревьях живут добрые духи, то дух розы остановил меня от преступления. Когда я чувствую такую боль от лёгкой царапины, как же должен страдать цветок, если его отрывают от стебля, источника жизни? Кто может с уверенностью сказать, что цветок не так же страдает, как человек? Цвети спокойно, мой цветочек, я тебя не трону. Может быть, Бог сохранит за это цветок моего счастья, не даст ему увянуть и поблекнуть. Эта ветка достаточно украсит мою шляпу, — прибавила она, отрывая несколько дубовых листьев, — зелёный цвет — цвет надежды, он может прекрасно заменить тебя.

Мария ещё раз взглянула на куст роз. Пронёсся ветерок, и пышная роза закивала прекрасной головкой, как бы благодаря молодую девушку за то, что та пощадила её. Счастливо улыбаясь, Мария лёгкой походкой направилась к ожидавшим её оленям. Давая корм животным, молодая девушка нетерпеливо поглядывала на дорогу, которая вела к дворцу, мимо голштинского лагеря. За забором, окружавшим дворик оленей, тянулась узкая тропинка, скрывавшаяся затем в густом кустарнике. Вдруг на тропинке показался Бернгард Вюрц; в руках он держал книгу; но видно было, что его мысли витали где-то далеко; он шёл прямо, не замечая дороги. Низко склонившаяся ветка дерева коснулась его лица и заставила поднять голову. Он увидал Марию, стоявшую спиной к забору и не замечавшую его приближения. Первым побуждением молодого человека было желание немедленно скрыться, но он вскоре изменил своё первоначальное намерение.

«Нет, — подумал он, — нужно наконец выяснить этот вопрос; сомнение слишком мучительно. Она не может теперь уклониться от объяснения, как это всегда делает в последнее время».

Быстрыми, твёрдыми шагами направился он к молодой девушке. Мария быстро обернулась и почти с неудовольствием взглянула на него.

   — Каким образом ты здесь? — спросила она. — Я раньше никогда не встречала тебя в этом месте. Ах, ты испугаешь бедных животных; они ведь не знают тебя, — тоном упрёка добавила она, указывая рукой на оленей.

   — Я был в беседке, — ответил Бернгард, — помнишь, в той беседке, в которой мы часто раньше сидели и я читал тебе стихи или мы вспоминали вместе наше счастливое детство, в пасторском доме, под высокими липовыми деревьями, в Голштинии. Это время было очень давно, но я его никогда не забуду. Теперь я тоже часто вспоминаю о нём, когда одиноко сижу в беседке и читаю те стихи, которые ты когда-то любила слушать. Теперь ты, конечно, позабыла их, а ещё в прошлом году мы столько летних вечеров провели вместе в милой, тёмной беседке. Да, теперь всё изменилось, ах, как изменилось! — мрачно произнёс он суровым голосом. — Ты не только не желаешь слушать стихи, но избегаешь даже встреч со мной, отворачиваешься от меня.

   — Я избегаю тебя? — смущённо переспросила Мария. — Ты ошибаешься. С какой стати я стала бы избегать тебя?

   — Уж этого я не знаю! — с глубоким вздохом ответил Бернгард. — Я не знаю причины, но прекрасно вижу, что моё присутствие неприятно тебе, и это обстоятельство огорчает меня, глубоко огорчает, Мария. Давно уже, — продолжал он дрожащим голосом, — я хотел тебе сказать, как страдаю от твоего обращения со мной. Давно хотел спросить тебя, почему ты так изменилась ко мне, так изменилась, что я больше не в состоянии переносить свою сердечную муку?

   — Я была нелюбезна с тобой? — живо спросила Мария. — В таком случае прости меня, я сделала это неумышленно! — прибавила она, протягивая руку своему кузену.

   — Нет, это я не могу сказать! — возразил Бернгард, отрицательно покачивая головой. — Этого нет, и тебе не в чем извиняться. Но ты всё-таки причиняешь мне невыразимое страдание. Видишь ли, Мария, — продолжал он, крепко держа её руку и смотря на молодую девушку ласковым, грустным взглядом, — видишь ли, я рос в детстве совершенно одиноко в доме своего дяди, твоего отца. У меня не было ни друзей, ни товарищей. Ещё будучи маленькой девочкой, ты была для меня единственной радостью в жизни. Все мои мысли и чувства принадлежали тебе. У меня не было большего счастья, как придумать для тебя интересную игру, рассказать какую-нибудь занимательную историю. Я был старше тебя, но всегда подчинялся твоим желаниям. Ты представляла собой как бы фею, а я — бедного мальчика, которого ты могла, силой своего очарования, превратить в самого богатого, сияющего радостью принца. Помнишь ли ты это время? — спросил Бернгард, и его глаза наполнились слезами.